Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Однако практика политического процесса ХХ в. показала, что, во-первых, иллюзия «социалистического выбора» в конституциях самых отсталых стран мира не подтверждается анализом социального содержания институтов непосредственной демократии (даже имеющих внешнее сходство с советами); во-вторых, функции социальной мобилизации в традиционалистских обществах могут выполнять не только советы, но и другие институты – религиозные (организации духовенства, подготовившие и осуществившие свержение шахского режима в ходе исламской революции в Иране 1979 г.)[815], военные (Индонезия после свержения президента Сукарно в 1965 г.)[816], демократические (Индия) или авторитарные однопартийные режимы (например, режим революционно-институциональной партии в Мексике); в-третьих, стало ясно, что попытки прямого насаждения аналога советской системы в исламских странах (как показал, в частности, неудачный опыт афганской революции) имели ограниченный и кратковременный успех, сталкиваясь с мощным проявлением консервативного религиозно мотивированного протеста. В целом из советского опыта в обществах традиционного типа заимствовалась не столько советская форма организации, сколько ее содержание – неограниченная однопартийная диктатура как инструмент модернизации[817].

Для преодоления этих доктринальных трудностей в советской литературе была создана специальная политико-правовая категория «революционно-демократических режимов», отличительная черта которых (по сравнению с традиционными «буржуазными» режимами) усматривалась в отказе от принципов парламентаризма и разделения властей, замене их институтами советского или квазисоветского типа, интегрированных в режим революционной однопартийной диктатуры. Это позволяло поддержать ортодоксальный тезис о советах как универсальной форме политического «самоопределения трудящихся». Универсальность этой формы, однако, заключалась в ретрадиционализации общества – отказе от рациональных принципов правового регулирования даже в тех минимальных формах, которые существовали в этих регионах в предреволюционный (постколониальный) период.

Советы в России, интерпретировавшиеся как альтернатива парламентаризму (Учредительному собранию), невиданный высший тип демократических учреждений, на деле не были принципиально новым институтом – присутствовали в истории крестьянских движений прошлого и неоднократно воспроизводились в аграрных революциях ХХ в. от Мексики и Испании до Китая и Вьетнама в форме различных «хунт», «комитетов» и т. п. Она стала определяющей для всех стран социалистической системы («народных демократий»), некоторые из которых (Китай, Вьетнам, Северная Корея и Куба) сохранили ее до настоящего времени. Не были советы и формой непосредственной демократии (в силу классовых ограничений избирательного права и многоступенчатого порядка формирования). Наконец, советы не стали полноценным институтом управления, поскольку их функция сводилась в основном к решению задач контроля и подавления, распределения ресурсов, прежде всего – земельного передела.

10. Итоги институционального проектирования

Советский миф и современные попытки его реабилитации нуждаются в радикальном пересмотре. Провозгласив утопический идеал государства-коммуны как альтернативу традиционному типу государственности, большевистская революция видела его воплощение в «Трудовой республике», а последняя свелась к «Республике Советов». Отсутствие у большевиков полноценной концепции конституционного переустройства определило формирование новой системы управления в режиме импровизации. Форма государственности переходного периода к коммунизму стала результатом не теоретического или юридического анализа, но была прагматически найдена в самопровозглашенных советах, которые просто подвернулись под руку как удобный инструмент массовой манипуляции и мобилизации.

Попытка осуществления идеи государства-коммуны в ходе большевистской революции определила отношение революционной власти к советам как полноценной альтернативе парламентаризму. Однако возобладавшая первоначально анархистская идея «слома старой государственной машины», ведшая к принятию спонтанных механизмов саморегуляции, не содержала элементов позитивного государственного устройства. Принятие концепции «Республики Советов» как основы нового конституционного строя оказалось в сущности вынужденной мерой, связанной с вакуумом объясняющих идей и отсутствием у большевиков полноценной теории нового государства. Разработчики Конституции РСФСР не представляли, что такое «советская демократия», и искали ее определения путем противоречивого комбинирования элементов рабочей (профсоюзной) демократии, квазипредставительных институтов и выстраивания централизованного аппарата исполнительной власти.