Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Очевидно противоречие между ожиданиями от Суда и последующей практикой его деятельности. Создание Верховного суда, как показано ранее, было связано с концепцией образования СССР. Как и при создании других федераций (например, США) сторонники сохранения прав их субъектов выражали скептицизм в отношении сильной центральной судебной власти (это одна из причин того, почему Верховный суд США получил столь краткое и неопределенное отражение в Конституции 1787 г., а его последующее развитие связано в основном с толкованием Конституции самим Судом). Сходные мотивы определяли позицию советских республик, видевших в создании сильного Верховного суда (наделенного правом конституционного контроля или надзора) угрозу пересмотра Союзного договора и своих прав. Представители республик (украинской и белорусской делегаций) выступали за слабый Верховный суд, видя его задачу исключительно в предотвращении излишнего вмешательства центра в судебные системы республик. Белорусский проект вообще не предусматривал такого института, делая упор на конфедеративную составляющую проектируемого Союза. Проект Украины отстаивал независимость судебных систем союзных республик и оставлял за Верховным судом ограниченный надзор за конституционностью действий (по предложению ЦИК Союза СССР, его президиума и Прокурора Верховного суда ССР). Компетенцию Суда по осуществлению конституционного надзора предлагалось ограничить спорами между республиками, делами о высших должностных лицах Союза. Рекомендовалось оставить Суду право дачи руководящих разъяснений по общесоюзному законодательству и заключений по требованию ЦИК СССР о законности постановлений отдельных республик с позиций Союзного договора.

В ходе разработки и принятия Конституции 1924 г. и последующей кодификации отраслевого права на ее основе, централистские мотивы, как было показано ранее, оказались преобладающими. Предположение о том, что Верховный суд будет использован для дачи заключений о соответствии Конституции СССР актов союзных республик (их ЦИК и совнаркомов), оказалось нежизнеспособным, поскольку ЦИК СССР обращался к данной процедуре чрезвычайно редко. За все время своего существования Верховный суд ни разу не рассматривал существенных споров между республиками, а нарушения Конституции, выявленные им в актах наркоматов и ведомств, оказались совершенно незначительны. Тем не менее высшие органы власти СССР нашли для представлений Суда другое применение – они активно использовались для признания актов союзных республик несоответствующими Конституции СССР и обоснования рекомендаций их органам власти о внесении соответствующих изменений. Большинство разъяснений и толкований Суда имели целью унификацию практики применения в союзных республиках общесоюзного законодательства. Таким образом, имела место тотальная дисфункция данного института с точки зрения соотношения целей и средств его деятельности – первоначальная цель (защита прав республик) сменилась на противоположную – корректировки республиканского законодательства в соответствии с союзным, а средство (конституционный надзор) стало инструментом достижения противоположной цели (не защита автономности республиканского права от вмешательства центра, но напротив – пересмотр республиканского законодательства в соответствии с союзным).

Важным когнитивным фактором в толковании права стало его ограничение самосознанием самих архитекторов судебной системы. В качестве юристов они отдавали себе отчет в узости и фактической нереализуемости функции конституционного надзора, но в качестве правоверных коммунистов не видели в этом фундаментального противоречия системы, воспринимали ситуацию как естественную для государственности нового советского типа. Идея превратить Верховный суд в орган толкования общесоюзных законов[947] с целью их унификации не была принята. Не получила осуществления идея превращения Верховного суда в высший институт контроля конституционности республиканского законодательства (наделения его правом отмены декретов и постановлений союзных республик), поскольку это право было формально предоставлено высшим органам государственной власти, а фактически – партийному руководству. Отказ от судебного контроля и надзора в области федерализма (по аналогии с Веймарской Конституцией) определялся тем, что Верховный суд «не является органом разрешения конституционных споров между союзом и союзными республиками»[948]. В свою очередь союзные республики, осознавая неэффективность судебного конституционного надзора в защите их конституционных прав, предпочитали использовать в этих целях право непосредственного обращения в ЦИК СССР, его Президиум либо в СНК СССР. В результате Верховный суд воспринимался экспертами скорее как второстепенный орган, «комиссия» по предварительному рассмотрению вопросов конституционного надзора. Сомнения партийной бюрократии в нужности этой функции завершились отказом от нее.