Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Это ставило ряд проблем. Во-первых, не определялось соотношение советов и партии в политической системе – вопрос, так и не получивший доктринального разрешения. Советы народных депутатов составляют «основу системы государственных органов», «представительные органы народа», предстают как «всеохватывающая организация народа, воплощение его единства»; определяются одновременно как «органы государственной власти и народного самоуправления» и «сочетают в себе черты государственной и общественной организации». Оставалось неясно, как народ может реализовать свое право на непосредственное осуществление государственной власти в переходный период. Для решения проблемы использовался эвфемизм «всестороннего развития социалистической демократии», что на практике означало ограниченную дебюрократизацию политической системы путем расширения прерогатив всех уровней советской вертикали[1592] и права отзыва депутатов населением[1593], интерпретировавшееся как возвращение к «ленинским нормам», действовавшим будто бы при Конституциях 1918 и 1924 гг. и утраченным якобы с принятием Конституции 1936 г.[1594] Но КПСС определялась фактически как конкурент советов – «высшая форма общественно-политической организации», которая выступает «руководящей и направляющей силой Советского общества и государства, направляет и координирует деятельность государственных и общественных организаций в целях планомерного и организованного строительства коммунизма»[1595]. Оказавшись неспособными дать институциональное решение проблемы соотношения государственных и партийных институтов, разработчики фактически просто продлили неопределенность ситуации во времени: по мере перехода от диктатуры к коммунизму, констатировали они, функции государства перейдут к организациям общественного самоуправления, важнейшей из которых выступит КПСС, объединяющая в своих рядах «передовую, наиболее сознательную часть советского народа»[1596].

Характерны трудности, связанные с определением компартии и ее харизматического лидерства, в принципе не поддающегося рациональному юридическому ограничению. Данная проблема приобрела актуальность в связи с десталинизацией, обнажившей непредсказуемость советского политического руководства, неразработанность вопросов легитимности и преемственности власти вождя, а также страх коммунистов перед возможным повторением репрессий (разработчики конституции хорошо помнили Большой террор, а некоторые участвовали в нем одновременно в качестве палачей и жертв). Определенный отпечаток на эту дискуссию накладывала угроза партии со стороны силовых структур – госбезопасности или армии. В первом случае, как отмечалось в деле Л. Берии, он пытался «разобщить и расколоть ленинско-сталинское руководящее ядро нашей партии» и, используя аппарат госбезопасности, добиться осуществления своих «преступных махинаций по захвату власти»[1597]. Этот «коварный карьерист», согласно оценке Хрущева, «впился своими грязными лапами в душу тов. Сталина», которому «умел навязывать свое мнение»[1598]. Во втором случае – имелась в виду роль армии, которая оказалась решающей при устранении Берии в 1953 г., при обеспечении победы Хрущева в 1955 г. и разрешении июньского кризиса власти в 1957 г., закончившегося осуждением сторонников сталинизма как «антипартийной группы». Став в 1957 г. министром обороны и членом Президиума ЦК, маршал Г. К. Жуков потерял свой пост уже через три месяца (по решению Пленума ЦК 26 октября). Его отстранение от власти было связано с растущей популярностью в обществе и опасениями партийного руководства потерять контроль над армией. Воспользовавшись визитом маршала за границу, Хрущев поставил вопрос о «культе личности Жукова и его склонности к авантюризму, открывающему путь к бонапартизму»[1599]. Версия о подготовке маршалом военного переворота, наподобие стран Латинской Америки, и его стремлении к личной диктатуре неоднократно воспроизводилась Хрущевым[1600]. Характерно, что среди акций, которые инкриминировались Жукову Пленумом ЦК, фигурировало ослабление идеологической работы и упразднение партийных структур в войсках, что рассматривалось как проявление бонапартизма.