Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Распространение коммунистического мифа, под влиянием которого к концу ХХ в. оказалась едва ли не половина человечества, связано с такими его особенностями, как утопический (квазирелигиозный) характер, чрезвычайная привлекательность для массового сознания традиционных аграрных обществ, особенности его структуры (соединение идеологии, научного прогноза и мобилизационной социальной практики). Он охватил своим действием не только страны социалистической системы («реального социализма»), но и значительное число развивающихся стран Азии, Африки, Ближнего и Среднего Востока, Латинской Америки, где оказался совместим с популистскими программами аграрных и антиколониальных революций. Данный миф и практика его реализации в СССР оказали мощное влияние на их идеологию (народнические теории социального переустройства); постановку программных целей (построение коммунизма или социализма – марксистского, исламского, африканского, буддийского, кхмерского и т. п.); методы утверждения у власти (революционный переворот с последующим установлением диктатуры – классовой, однопартийной, личной); формы господства (стремление к тотальному контролю государства над обществом, экономикой и информацией); способы достижении этих целей (уничтожение целых классов и слоев населения в условиях «военного коммунизма» и его аналогов), сходство системы мобилизационных институтов (образцом которых выступали российские советы крестьянских, рабочих или солдатских депутатов или их аналоги под контролем революционной элиты, иногда с учетом специфики конфессиональных, этнических и даже племенных различий), полное отрицание либерально-демократических институтов представительства, парламентаризма, федерализма, разделения властей и местного самоуправления во имя чрезвычайных революционных форм власти и управления, юридическая несменяемость власти, установление культа личности правителя как системно цементирующего института. Речь шла не столько о заимствовании советских правовых форм, сколько сути режимных характеристик – создании власти, фактически бесконтрольной в осуществлении насильственной модернизации общества. Результатом стал особый тип деспотического государства, опиравшегося на историческую традицию, государственную идеологию и массированные репрессии. Общая логика развития политического процесса в этих режимах также сходна: постепенное усыхание идеологического (утопического) ядра, движение от революционного хаоса к механической стабильности и порядку, переходящему в застой, крушение системы – отказ от номинального конституционализма в пользу реального, как правило, с последующим установлением различных модификаций авторитаризма.

Правовым выражением этой системы стал номинальный конституционализм – провозглашение норм, не реализуемых на практике. Номинальный конституционализм исторически противостоял реальному, но отличался и от мнимого конституционализма эпохи дуалистических монархий начала ХХ в., и от их современных аналогов, поскольку последний, пусть в ограниченной форме, включал элементы разделения властей и парламентского контроля над исполнительной властью. В отличие от реального, советский номинальный конституционализм имел три основные особенности: приоритет идеологии над правом, полное отсутствие реализуемого характера правовых норм, отказ от судебного контроля конституционности законодательства (только политический контроль) и, как следствие, – чрезвычайную гибкость (все правовые нормы могли быть наполнены любым угодным власти содержанием путем их идеологического и политического толкования). Феномен номинального конституционализма, изобретенный большевиками и достигший наивысшего развития при сталинизме, не является, однако, исключительно российской спецификой. Он утвердился во всех странах, строивших политическую систему в соответствии с советской моделью светской теократии – диктатуры коммунистического типа или генетически близких к ней режимов. Под генетической близостью следует понимать не содержательное сходство идеологических постулатов, но идеократический тип легитимирующей формулы, представленной в разнообразных вариациях – от современных теократий до различных режимов направляемой демократии.