Политические устремления Юлиуса Эволы

Эти идеи приводят нас к Гюставу Лебону (1841-1931) и его работе «Психология толп», которую оценили не только Парето, Фрейд, Муссолини и де Голль, но даже Хоркхаймер и Адорно. В книге Лебона Эвола искал и, несомненно, нашел подтверждение своего недоверия к демократии. Строго говоря, вера в нее должна сочетаться с радикальным оптимизмом, с верой в добрую суть человека. В политическом смысле Эвола был пессимистом – хотя и не только благодаря усвоению воззрений Шпенглера – и поэтому с трудом воспринимал демократические идеи. Он был убежден в неспособности масс следовать высшим идеалам, ведь чернь всегда идет за вождем, за тем, кто в данное время является сильнейшим, независимо от проповедуемых им идей. Вождю достаточно лишь очаровать толпу. Эвола опасается того, что Лебон называл «женским характером» масс. Для Лебона также характерно неприятие христианства, поскольку, по крайней мере, во время своего зарождения оно было неотделимо от духа толпы.

И вновь ряд цитат, демонстрирующих влияние Лебона. «Массы обнаруживают покорное уважение к силе и в крайне малой степени увлечены добротой, являющейся для них едва ли чем-то б'oльшим, нежели формой слабости. Симпатии толп на стороне угнетающих их тиранов, а не на стороне добродушных хозяев. Первым они всегда воздвигают огромные статуи. Ежели они охотно растаптывают деспота, коего лишили власти, то оттого, что, утратив свою силу, он обрел место среди слабых, которых презирают и вовсе не боятся. Героический тип, любезный толпам, всегда будет похож на Цезаря. Его знаки отличия привлекают их, его власть внушает им уважение, его меч вселяет в них страх… Если власть постоянно не подкрепляется силой, толпа, всегда покорная собственным крайним настроениям, поочередно переходит от анархии к рабству и от рабства к анархии».[56]

«Идеи доступны толпам только в самой простой их форме и, дабы стать популярными, должны часто подвергаться самым основательным трансформациям. В частности, имея дело с весьма высокими философскими или научными идеями, мы видим, насколько далеко заходят те модификации, которые необходимо произвести, чтобы снизить их уровень до умственных способностей масс».[57]

«Однако, несмотря на безумность желаний толп, они не долговечны. Массы так же неспособны к проявлению воли, как неспособны они мыслить в течение какого-либо времени… Повсюду толпы отличаются женскими чертами, но латинская чернь – самая женственная из всех».[58]

Лебон утверждает: «В этом вопросе, как и во многих других, демократические идеи противоречат результатам психологии и непосредственному опыту».

И последний отрывок: «Что касается человеческих толп, видную роль в них занимает повелитель… Его воля суть центр, вокруг которого группируются и обретают свой облик мнения масс… Толпа – это скопище рабов, ни на что без хозяина не способных».[59]

В нескольких словах нам следует упомянуть Иоганна Якоба Бахофена, который недавно вновь снискал уважение, при том, что его идеи Эвола, вероятно, воспринял не сразу. Бахофен известен как один из популяризаторов в научном мире понятия «гинекократия» (правление женщин). Именно благодаря его отождествлению эпохи женского господства с эрой земных, «хтонических» божеств, была создана модель, предполагавшая в качестве своего противоположного полюса модель солярную, олимпийскую и мужественную – ее целиком поддержал Эвола. Поэтому Бахофену можно приписать создание той идеи «олимпийской мужественности», которая является одной из основ книги «Восстание против современного мира». Эвола перевел избранные главы работы Бахофена на итальянский под заголовком «Матери и олимпийская мужественность»,[60] снабдив их предисловием и примечаниями.

Итак, мы рассмотрели самых значительных «светских» философов, которым Эвола был явно многим обязан. Но есть существенный элемент, у них отсутствующий: Трансцендентное. Все, что сказали эти авторы, может быть уместным в мировоззрении Эволы и других традиционалистов, но оно не имеет для них никакого смысла, если не возвышено до трансцендентности и не основывается на ней. Такие взгляды обретают подлинную актуальность только при рассмотрении их на фоне высшей, неподвластной времени реальности.

Возможно, первым мыслителем, открывшим Эволе знание об этой глубинной реальности, был Майстер Экхарт, с трудами которого его познакомил Папини. Наряду с Яном ван Рейсбруком Эвола упоминает Экхарта в книге «Абстрактное искусство».[61] Весьма вероятно, что в период работы над ней он приступил также к изучению буддизма, даосизма и индуизма. Как уже было сказано, один из разделов буддистского «Палийского канона» помешал Эволе покончить с собой.