Политрук. На Ржевском выступе

У немцев был год, чтобы закрепиться на подступах к Ржеву – окапываться, сажать мины квадратно-гнездовым, наматывать километры колючей проволоки, – а мы все равно продрались сквозь все линии обороны. Истинно предки говаривали: нет таких крепостей, кои русскому солдату не сдадутся!

А в окрестностях Дорогобужа фрицы всего две недели помахали шанцевым инструментом, роя траншеи да накатывая бревна на блиндажи. Спору нет, танков и «арты» Модель нагнал до фига и больше, так ведь и красноармейцы опыту нахватались о-го-го сколько!

Бойцы-неумехи, которыми я командовал у истоков Волги, заматерели, обрели навык и сноровку бывалых воинов, и здесь, в верховьях Днепра, они стали опасной и дерзкой силой.

Да и штудии наши даром не прошли. Я же помню прекрасно первые вылазки в немецкие тылы и то детское удивление на лицах Годунова, Якуша, Лапина – «Неужто могём?..»

Могём, еще как могём!

Я покосился на Трошкина и усмехнулся. О чем говорить, когда, вон, Тёмка, и тот спокоен перед боем, ибо не надеется робко на удачу, даже не верит в победу, а точно знает – немцам мы укорот сделаем. Враг будет разбит, победа будет за нами…

* * *

Тугой взрыв колыхнул воздух, звеневший, зудевший надсадно от горячего железа. Комья сырой земли месили клубы едкого дыма, припахивавшего камфарой.

Я поправил каску, и крикнул:

– Трогай!

Вострецов, бывший за мехвода, выжал рычаги, посылая командирскую «цуйку» к невысокому холму в космах бурой, полегшей травы. Миномета в «персональной машине» я не держал, но «Ворона» с Годуновым гнули плечи за щитками станковых пулеметов – «максима» и ДШК.

«Броня крепка, – подумалось мне, – и танки наши быстры…»

Трошкин скрючился в своем закутке, тетешкая попискивавшую радиостанцию. Неуверенный в строю, он совершенно преобразился, стоило ему сменить винтовку на паяльник. Даже вырос как-то, осмелел, успокоился внутренне…

Завывая, вынеслось звено «Мессершмиттов». Мой батальон летчики проглядели – Ярута разукрасил технику пятнами и полосами в цветах прелого сена или застарелой ржавчины, а бойцы еще и веток дубовых навтыкали с жухлыми листьями. Маскировка!

– Пятый, Пятый, я Первый, – бубнил Трошкин. – Прием!

Я натянул отеческую улыбку «батяни-комбата».

Тёмка за пару недель собрал весьма приличные рации из битых «Телефункенов», встроил их во все взводные самоделки, в каждую «САУ». «Это вам не баран начихал», – как Лапин выражается…

С левого фланга, где наступал 1-й батальон, задолбили авиапушки «Маузер» – немецкие истребители хищно виражили, смахивая на грифов-стервятников. Малиновые дымные трассеры с земли разорвали зловещий круг, и тут же донесся рев «ДШК» – работала спарка.

– Подъезжаем, товарищ командир, – глухо воззвал мехвод.

– Ага, вижу… Сбавляй обороты, Данил.

Шуструю «цуйку» будто осадили, а впереди вильнула Старая Смоленская дорога, развороченная бомбежкой. Закопченные остовы «Опелей-Блиц» перемежались с ломаными телегами-«фельдвагенами» и мертвыми лошадьми – осколки потрошили «гужевой привод», вываливая сизые вороха кишок в дорожную пыль.

Вчера наши штурмовики отметились – челночили на бреющем, расстреливая немецкие колонны, словно воздавая за прошлогодний беспредел. Молотили по врагу из пушек и пулеметов, гвоздили эрэсами, забрасывали бомбами…

– Товарищ командир! – подал голос Артем. – Пятый на связи!

Сквозь мягкое, весьма мягкое шуршание помех легко пробился четкий баритон Бритикова:

– «САУ-1» и «САУ-2» на точке, товарищ командир!

«Молодец Тёмка! – мелькнуло в голове. – Слышимость на пять с плюсом!»

– Понял, – кивнул я, как будто Трошкин еще и видео устроил. – Два выстрела каждой – и меняйте позицию!

– Есть! Конец связи!

Мои губы поползли в улыбку – Слава забыл щелкнуть, чем надо, и до меня свободно доходили глухие голоса:

– Осколочным заряжай!

– Есть осколочным!

– Короткая!

– Осколочным готово!

– Выстрел!

В наушниках грохнуло, и забрякала гильза.

– Макарыч, рви!

– Понял!

– Осколочный!

– Все вышли, тащ командир!

– Бронебойный суй, добавим…

– Бронебойным готово!

– Огонь!

По ушам ахнул выстрел.

– Макарыч, задний ход!

– Понял!

– Подворачиваешь и занимаешь новую позицию…

Усмехнувшись, я свесил наушники.

– Даня, давай на тот холм, где ельничек.

– Понял!

По-моему, Вострецов даже рад был, что его оторвали от нудной штабной работы и бросили в бой. «Т-II», ставший командирской «цуйкой», тихонечко забрался на высотку, что поднималась над насыпью, над дорогой. Глянув на солнце – нет, не должно вроде отсвечивать, – я поднес к глазам трофейный бинокль. Цейсовская оптика рывком приблизила линию фронта.

Основательно зарыться Моделю не дали – бомберы каждый божий день устраивали налеты. Даже четырехмоторные «Пе-8» заявлялись, «ткали ковровую дорожку» – по сорок «ФАБ-100» зараз! Или восемь «полутонок». На выбор.

Но фрицы упорно цеплялись за чужую землю. Сразу за дорогой – колючая проволока поперек непаханного колхозного поля… Минного поля. А дальше – траншеи, блиндажи, ДЗОТы, артиллерийские и минометные позиции… Окопались.