Полное собрание стихотворений

В восьмидесятые годы классицизм переживает кризис. В незыблемых устоях его поэтической системы появляются трещины. Сентиментализм, поэзия чувства, выражающая тенденцию к самоутверждению личности, все шире и настоятельнее проникает в русскую литературу. Лирика Львова и Капниста, ближайших друзей и поэтических наставников Хемницера, тому наиболее яркий пример. Да и басни самого Хемницера во многом нарушают поэтические «правила» классицизма. В них также утверждаются не только новые моральные критерии, но и самая басня из «низкого», гротескного жанра превращается в серьезный дидактический жанр.

Моралистическая поучительность — основная особенность басен Хемницера и вместе с тем их основной художественный недостаток. Отказавшись от натуралистических подробностей басен Сумарокова, от его гротеска, гиперболы, Хемницер ограничил свой запас изобразительных средств и этим несколько обеднил басню. Для него важнее точность выражения мысли, логическая основа басни, чем ее жизненные, бытовые краски.

В своих записях он отмечал: «Нужней всего, чтобы, прежде нежели писать о чем-нибудь начнешь, расположение твое сделано было хорошее. Расположение в сочинении подобно первому начертанию живописной картины: если первое начертание лица дурно, то сколько бы живописец после черт хороших ни положил, лицо все будет не то, которому быть должно: стихи или частные мысли сами собою сколь прекрасны ни будь, при худом расположении все будут дурны».^[1] Принцип композиционной организованности, логической ясности и стройности — основной для его басен.

Критик и поэт начала XIX века А. Ф. Мерзляков следующим образом определил место Хемницера в развитии русской басни: «Сумароков нашел их среди простого, низкого народа; Хемницер привел их в город; Дмитриев отворил им двери в просвещенные, образованные общества, отличающиеся вкусом и языком»^[2]. Таким образом, басни Хемницера, с точки зрения Мерзлякова, занимали место между баснями Сумарокова, «мужицким» родом литературы, и баснями сентименталиста Дмитриева, сделавшего басню изящным, салонным литературным жанром.

«Приглушенность, камерность, уравновешенность отрицания,— писал о баснях Хемницера Г. А. Гуковский, — выродившегося в общее недовольство устройством мира и человека, определяет и стилистическую позицию Хемницера. Его басни — не обвинение озлобленного сатирика, как у Сумарокова, а ряд отчеканенных коротких новелл, ясных и законченных по изложению... Хемницер пишет разговорным, легким языком; но его «просторечие» — сглаженное, смягченное, очищенное дворянским вкусом; его «народность» условна, хотя все же и просторечие и использование пословиц и т. п. открывали пути хотя бы ограниченному языковому реализму».^[1] Следует, Однако, оговориться: если в лексике басен Хемницера преобладают элементы разговорного языка, то синтаксический строй их приближается больше к книжной, а не устной речи.

В нормативную поэтику классицизма Хемницер внес новую струю, нарушив строгую иерархию жанров, переступив их традиционные границы.

Стареющий Державин в 1811 году в «эпиграмме» «Суд о басельниках» писал:

Эзоп, Хемницера зря, Дмитриева, Крылова,

Последнему сказал: ты тонок и умен;

Второму: ты хорош для модных, нежных жен,

С усмешкой первому сжал руку— и ни слова.^[2]

Державин называет здесь первым баснописцем Хемницера, отдавая должное Дмитриеву и Крылову, но не считая их достойными наивысшей похвалы Эзопа. Правда, это писалось еще тогда, когда Крылов опубликовал лишь свою первую книгу басен. В этой державинской оценке сказалась, конечно, как личная симпатия поэта, бывшего в дружеских отношениях с Хемницером, так и вкус XVIII века, отнюдь не видевшего недостаток в дидактичности. Ведь и самая басня рассматривалась как жанр дидактический, нравоучительный.

Друзьям Хемницера хотелось представить его в виде «русского Лафонтена». Даже в чертах его внешнего облика, в его характере они настойчиво искали сходство с внешностью и характером великого французского баснописца. Однако Хемницер не очень-то походил на Лафонтена. В его баснях неизменно чувствуется рассудочность, моралистический нажим, в отличие от живых и лукавых сценок Лафонтена. Рассказ его строится по чисто сюжетному принципу, излагает лишь содержание событий, тогда как у Лафонтена и Крылова он блещет юмором, лукавой насмешливостью, обогащен меткими характеристиками, запоминающимися подробностями.

Образы басенных персонажей у Хемницера не наделены сколько-нибудь реальными чертами, а остаются аллегорическими, условными, лишь иллюстрирующими то или иное моральное положение. Его львы, медведи, волки лишены тех живых, заимствованных у людей свойств, какими они обладают в баснях Крылова, а их поведение подчинено прежде всего логике аллегорического сюжета.