Полное собрание стихотворений

В лучших баснях Хемницер освобождается от своей несколько тяжеловатой рассудочности и дидактики, создавая живые, запоминающиеся картины, проникнутые едким юмором и иронией. Такова одна из его наиболее известных басен «Зеленый осел», восходящая по своему сюжету к басне Геллерта «Der grune Esel». Однако Хемницер не только по-своему пересказал этот традиционный басенный мотив (ведущий свое происхождение от итальянского баснописца XV века Абстемия), но и придал ему неизмеримо большую живость, чем Геллерт. Эта живость достигается как большей конкретностью бытовых деталей, так и самой манерой повествования. Хемницер передает рассказ о «дураке», который выкрасил осла в зеленый цвет и в таком виде повел его по улицам городка на показ любопытным. Рассказывая о сенсации, произведенной этим «чудом», Хемницер рисует живописную картину всеобщего любопытства:

По улицам смотреть зеленого осла

Кипит народу без числа;

А по домам окошки откупают,

На кровли вылезают,

Леса, подмостки подставляют:

Всем видеть хочется осла, когда пойдет,

А всем идти с ослом дороги столько нет;

И давка круг осла сказать нельзя какая:

Друг друга всяк толкает, жмет,

С боков, и спереди, и сзади забегая.

Здесь уже говорит не автор-дидактик, а рассказчик — свидетель этого необычайного происшествия, с наивным простодушием передающий свое впечатление. У Геллерта это место звучит гораздо суше, как простая констатация фактов.

Die Gassen wimmel von Мillionen Seelen,

Маn hebt diе Fenster аus, mаn deckt diе Dacher аb;

Denn аlles will den grunen Еsel sehn,

Und аlle konnten doch nicht mit dem Еsel gеhn.

Уже на третий день «зеленый осел» перестал производить какое-либо впечатление:

На третий день осла по улицам ведут;

Смотреть осла уже и с места не встают,

И сколько все об нем сперва ни говорили,

Теперь совсем об нем забыли.

По ясности и живости изложения, по самому тону «простодушного рассказчика», которым ведется повествование, Хемницер предваряет появление крыловских басен («Слон и моська», например).

П. А. Плетнев в сороковые годы XIX века отмечал, что «простые, легкие формы» хемницеровских басен до сих пор привлекают к ним внимание. «Чуждаясь пестроты и многословия предшественника своего (т. е. Сумарокова. — Н. С.), он почти возвратился к единству и краткости древних, которые в баснях никогда не были вполне художниками, а только моралистами. Согласно с характером поэзии внутренней, и стих его обработался только в безыскусственности, к сожалению переходящей иногда в прозаическую холодность и медленность».^[1] Этот отзыв Плетнева не только характеризует место, занимаемое Хемницером в развитии русской басни, но и указывает на слабые стороны его басен. Хемницер еще робко прибегает к диалогу, речь его персонажей редко отличается специфически индивидуальной манерой, столь характерной для басен Крылова, но сдержанная правильность его языка означала новый этап в развитии русской басни.

Баснописец начала XIX века и теоретик басенного жанра А. Е. Измайлов писал о баснях Хемницера: «Хемницер имеет самое главное и существенное достоинство баснописца-поэта: простодушие (la naivite). Если бы он при своем пленительном простодушии одарен был столь же сильным и пламенным чувством, как Дмитриев; если б владел, подобно ему, животворною кистью поэзии и с таким же тщанием и вкусом обрабатывал свои стихи, то я не усумнился бы назвать его вторым Лафонтеном. Впрочем, справедливость требует сказать, что Хемницер первый начал у нас писать в стихах настоящим простым слогом в то время, когда язык не был еще очищен и когда не имели понятия о хорошей версификации. Удивительно, как он мог без основательного учения словесности и без образцов на отечественном языке достигнуть совершенства в столь трудном роде стихотворений, каким признается басня, получившая от Лафонтена новую форму. Рассказ у Хемницера бесподобен: нигде почти у него не видно принуждения; кажется, что он писал без всякого труда и невольно забавлял читателей своей простотою; но сия-то мнимая простота (bonhmiе) или, правильнее, простодушие есть в басне и сказке верх дарования и искусства».^[1] То, что нам теперь кажется в стихах Хемницера рассудочным и бледным в языковом отношении, — для его современников и даже для ближайших поколений представлялось образцом простоты и естественности, примером разговорного слога.

В словарном, лексическом отношении язык Хемницера действительно приближается к разговорному, включая нередко и народное «просторечие». Он пользуется такими словами и выражениями, как оплошать», «оправить», «шел путем-дорогой», «авось», «впрям», «эдак», «ждать-пождать», «встужиться», «взметаться», «чужого не замай», «куды несчастный я поспел», «денег сто рублев», «на стать воронью поступают», «с надсадною кричит», «талан», «бедокур», щечили», «ни кола ни двора» и т. п. Однако он избегает нарочито грубых слов крестьянского обихода, которыми так любил уснащать свои басни Сумароков.