Польская Сибириада

Крестными стали Гонорка Ильницкая и сосед по нарам Ян Долина.

— Имя ему выбрала?

— Я бы хотела… может, Павел? Павлик.

— Павел! А почему нет. Со святым Петром именины праздновать будет, — одобрила выбор бабка, и в мыслях у нее не было, что было это имя отсутствующего на церемонии отца ребенка, Пашки Седых. — Гонорка, возьми младенца на руки. Осторожно, осторожно, не чурка поди. Сташек, давай воду. Из Поймы?

— Из Поймы, бабушка.

— Не обманываешь? Святого Иоанна тоже водой из реки Иордан крестили. Чистая? Чистая, ну начнем, помолясь! Перекрестимся все. Так. Ближе, Гонорка, ближе, открой ему головенку-то побольше. А теперь я крещу тебя, — тут бабка плеснула водой на малыша, — во имя Отца и Сына и Духа Святого, — полила его еще раз водой, так что младенец сморщился и заверещал от страха, — и даю тебе имя Павел. Аминь!

Комендант Савин практически не отходил от радиостанции, набрасывался на приходящую из центра информацию, до дыр зачитывал привезенные из Канска и Тайшета газеты. Все вести о войне, особенно газетные, приходили в Калючее с опозданием. И почти все печальные, даже трагические.

Не прошло и месяца с начала войны, а немцы уже заняли Литву, Латвию, Белоруссию, Молдавию и большую часть Украины! Их передовые бронетанковые части приближались к Ленинграду и Смоленску. К Смоленску! А ведь от этого города всего один шаг до Москвы! Красная Армия отступала по всему фронту, терпела поражение за поражением. Все это просто не умещалось в голове у старого чекиста. Ну не мог он найти другого объяснения этому: контрреволюционный саботаж и предательство! Савин напивался, скрипел зубами, злясь, что НКВД недостаточно жестко вычистило офицерскую банду Тухачевского, этих польских и немецких шпионов и буржуазных прислужников. Разве не подтвердили это довоенные процессы и прокурорские речи товарища Вышинского? Разъярившись, он опрокидывал очередной стакан водки, несмотря на то, что утром голова с похмелья раскалывалась на куски, вызывал своего заместителя и неизменно начинал разговор одними и теми же словами:

— Надо посоветоваться, Савчук.

— Так точно, товарищ комендант!

— Так точно, так точно! А ответа на твой рапорт все нет. Видно, таких героев, как мы, на фронте хватает. Бегут как зайцы, е… их мать! Ты представляешь, Савчук? Всю Украину заняли. А эти все бегут. Предатели, трусы, контра недобитая! Водки выпьешь?

— Да я, товарищ комендант…

— Пей, Савчук, не строй из себя девицу. На фронт рвешься, а стакана водки как настоящий мужик выпить не можешь. Пей! А теперь докладывай, что там у твоих «ясных панов» слышно. Что тебе твои «стукачи» донесли? Что поляки о войне говорят? Какую контру они нам готовят?

— Контра не контра, а о войне говорят без конца.

— Ну и что говорят?

— Да разное. Но в общем особо из-за этой войны они не расстраиваются. А некоторые даже радуются.

— Вот контра панская! Брать надо таких, Савчук, чего ты ждешь? К стенке их! Война есть война… А интересно, чему эти поляки так радуются? Хотят, чтобы немцы выиграли войну или как?

— И такие есть. Но большинство считает, что война изменит что-то в их положении. Что Польша возродится, и они вернутся домой. На Англию рассчитывают, на Америку…

— На Англию, на Америку… И вечно эта их Польша! Слишком это для нас с тобой, Савчук, большая политика. Налей еще по одной…

— Однако, товарищ комендант, есть и такие, которые спрашивают, будем ли поляков мобилизовать на фронт. Некоторые даже добровольцами бы охотно пошли.

— Да ты что? Вижу уже я их на фронте! При первой же оказии половина к немцам перебежит. Не верь им, Савчук, ни грош не верь. Их одно, брат, заботит, как бы отсюда вырваться! Неважно, под каким предлогом. Ты к этим «добровольцам» особенно присмотрись. И опиши все в рапорте.

Савчука после «совещания» у коменданта слегка развезло от выпитого практически натощак алкоголя, но не настолько, чтобы не задуматься над тем, что сказал Савин. И не почувствовать грозящей ему со стороны бывалого чекиста опасности. «В случае чего Савин все на меня свалит. И так устроит, что я вместо фронта отправлюсь на Колыму без погон. Война все-таки. Действуют законы военного времени, а мы тут с этими поляками, и правда, слишком цацкаемся. В политику ударились, как война началась, на работе отлынивают. А может, и саботируют? Я же со времени Даниловича ни одного политического дела в Калючем не завел! Много ли надо, чтоб Савин, пьянь несчастная, что-нибудь выдумал, начал подозревать, что я этим польским панам поблажку даю»

В ту же ночь опер Савчук посадил в «каталажку» Мантерыса за «контрреволюционную пропаганду». На следующий день арестовал Дереня, который выдавал себя за польского коммуниста и пожелал записаться добровольцем в Красную Армию. Его Савчук обвинил в том, что он хочет под этим предлогом попасть на фронт, а там перебежать к немцам.

3