Польская Сибириада

Мантерыса держали в комендантской «каталажке». В соседней камере сидел Антоний Дерень. Они были знакомы еще в Польше, Дерень был из Тлустого, где работал на кирпичном заводе. Считался порядочным мужиком, хоть и подозревали его в связях с коммунистами. Уездная полиция время от времени мытарила его допросами, сажала под арест. Говорят, от едва избежал Березы. Что-то видно было в слухах о его большевизме, потому что, когда в сентябре в Польшу вошли русские, Антонии Дерень вместе с несколькими местными евреями и украинцами заседал с новой властью в красном уездном совете. Но вскоре его оттуда выгнали, а 10 февраля увезли в Сибирь. Недоброжелатели, в том числе и Мантерыс, не раз его коммунизмом попрекали и ехидно подсмеивались, что коммунисты оставили его на бобах. Дерень, мужик неразговорчивый, замкнулся в себе, на колкости не реагировал. А когда эпидемия тифа лишила его жены и двоих детей, остался один, как перст. Он действительно заявил, когда началась война, что хочет идти добровольцем на фронт. И не он один. В Калючем несколько десятков поляков просили отправить их на войну. Это были в основном холостяки, готовые на любой риск, только бы вырваться из здешней каторги на свободу.

Среди добровольцев Дерень был самым старшим по возрасту, к тому же довоенным польским коммунистом. У коменданта Савина не было никаких сомнений на этот счет.

— Как пить дать, Савчук, немецкий шпион этот Дерень! Ну, чего пасть раззявил?

— Шпион? Немецкий? Товарищ комендант, у меня данные проверенные, люди его тут знают, Дерень точно довоенный польский коммунист! Его польская полиция преследовала.

— Об этом и речь! Ой, Савчук, Савчук. Где ты, парень, воспитывался? Может, тебя в ЧК не учили, за что Коминтерн распустил польскую Коммунистическую партию? Да там же агент на агенте, шпион на шпионе сидел! Шведские, немецкие, какие хочешь, дюжинами! Ничего удивительного, что товарищ Сталин приказал этих провокаторов разогнать. А сколько у нас процессов польских было? Смотри-ка, как эта сволочь у нас затаилась! Какое себе укрытие выискал. А теперь нашел оказию, чтоб нас обдурить. Брать, Савчук, гада! Сегодня же ночью!

К Дереню сразу же отнеслись со всевозможной суровстью. Савчук лично включился в изнурительные многочасовые допросы. Ночью срывали его с нар, держали на ногах, плохо кормили и часто отправляли в карцер. Дереню, потрясенному арестом и абсурдными обвинениями, не в чем было признаваться. Поначалу он еще пробовал что-то объяснять, старался, как мог, разубедить их, но, поняв, что это ни к чему не приводит, — замолчал, отказываясь давать какие бы то ни было показания. Савин злился, не в силах сломить его сопротивления, тем более что делом Дереня явно заинтересовалось управление НКВД в Канске.

Жители Калючего работали до изнеможения. «Все для фронта, все для победы!» Между тем, они все меньше знали о далекой войне. Комендатура вести с фронта распространяла скупо, а собственных источников информации у ссыльных не было. Впрочем, это была не их война, она касалась их постольку, поскольку они чувствовали ее последствия собственной шкурой. Первоначальное оживление, искорка надежды, что с началом войны в их каторжной судьбе что-то может измениться к лучшему, постепенно угасали. Каторжный труд, голод, постоянные запугивания со стороны комендатуры законами военного времени. И это были не просто угрозы, арестовали ведь Дереня и Мантерыса.

Комендат Савин откладывал сколько мог отправку конвоя с арестованными в Канск. Главным образом из-за дела Дереня. Вместе с Савчуком они пытались до последней минуты выжать из него хоть какое-то признание. Но Дерень терпел и молчал. Савин ломал голову, как объяснить ситуацию в рапорте в управление. Боялся упрека, что он, старый опытный чекист, не смог справиться с непокорным поляком.

Депеша из центра явилась для него полной неожиданностью. Никак не мог он объяснить себе ее содержание: «Задержать отправку конвоя — точка — к вам срочно едет Давыдов — точка — Имеет все полномочия и директивы — точка — Рытвин — точка!» Савин вызвал заместителя.

— Ну и что ты на это скажешь.

— Не могу понять, товарищ комендант. Инспекция, что ли? А что еще может быть?

— Инспекция, говоришь? Так вот, ни с того ни с сего? Объясни-ка мне, Савчук, что должны значить эти слова: «имеет все полномочия и директивы»… А ты знаешь, кто такой Давыдов? Правая рука шефа! А видел, кто подписал депешу? Рытвин! Сам шеф, лично! Ой, Савчук, чует мое сердце, добром это для нас не кончится. Ну, инспекция так инспекция! Мы тоже сумеем к ней подготовиться. Особенно с этим Деренем не церемонься. Делай что хочешь, а до приезда Давыдова мы должны его сломать. И проверь все вокруг, а я у себя посмотрю. Надо с бригадирами поговорить, бараки обыскать. Работа, порядок в Калючем должны быть, как часы.