Полжизни

— Вы все народная! Далось вамъ это слово, Николай Ивановичъ, и вы хотите имъ все оправддаь… Въ балаган?, для мастеровыхъ, исторія, какъ сынъ съ отцомъ утаили потерянныя деньги и какъ сынъ дошелъ до того, что замахивается топоромъ на отца… въ балаган? это очень«.. душеспасительно; но зач?мъ же насъ-то заставлять смотр?ть на то, какъ прекрасный актеръ до гадости хорошъ и даже ужасенъ въ припадкахъ пьянства?

— Кого-же это насъ? уже грубовато спросилъ я.

— Какъ кого? меня, васъ, каждаго, кто способенъ иначе думать, иначе чувствовать, иначе жить.

— Вамъ, стало-быть, угодно аристократическихъ пьесъ?

— Ахъ, полноте, Николай Ивановичъ, позвольте васъ отъучить отъ словъ аристократъ, аристократка, аристократическій… У насъ, въ Россіи, н?тъ никакихъ аристократовъ. Есть общество пообррзоовнн?е… состоитъ оно больше изъ пом?щиковъ, изъ благородныхъ, изъ т?хъ, у кого есть кр?постные. Такъ до сихъ поръ велось; а вотъ когда ваши друзья изъ медв?жьяго пансіона очутятся на вол?… будетъ по другому; но все-таки останется общество получше и общество похуже.

— Я буду тамъ, гд? похуже, уже мягче отозвался я.

— Напрасно… Вамъ никто не запрещаетъ попасть туда, гд? получше… Вы учились въ университет?, передъ вами широкая дорога, вамъ очень не трудно сд?латься вполн? образованнымъ челов?комъ, испытать все, ч?мъ красна жизнь, искать самыхъ сильныхъ впечатл?иій, р?шаться на самыя высокія д?ла.

Голосъ ея все кр?пчалъ и кр?пчалъ, глаза разшири-лись и движеніемъ руки она точно что отводила отъ себя… Я просто заслушался, и повторялъ про себя: «какъ говоритъ, какъ говоритъ!»

— Когда вы поживете такъ, продолжала она, вы тоже найдете, что куда не занимательно смотр?ть на вс? эти народный пьесы. Ну, ч?мъ вы мн? докажете, что въ жизни людей, которыхъ вы называете аристократами, меньше матеріаловъ для комедіи и драмъ, ч?мъ у купцовъ, мелкихъ приказныхъ и ямщиковъ?

— Тутъ страсти проще и есть борьба съ нуждой. Н?тъ такой испорченности.

— Извините меня, даже этотъ патріархх… котораго играетъ Садовскій, хоть онъ и сладко говоритъ, но третируетъ свою дочь хуже вещи. А это еще идеалъ! Что же остальные?.. Я в?дь, Николай Иванычъ, не въ журналахъ вычитала то, что говорю вамъ теперь; я до этого своимъ умомъ дошла — не прогн?витесь…

— Что же тутъ д?лать! перебилъ я, никто же не виноватъ, что въ вашемъ обществ? н?тъ писателей, изображающихъ высокія чувства и мысли?!

— Есть, Тургеневъ. Да никого и не обвиняю, но, признаюсь, только одно «Горе отъ ума» и считаю хорошимъ спектаклемъ.

Это заключеніе она произнесла такимъ тономъ, что «довольно-молъ, выпей, если хочешь, еще чашечку чайку, да и убирайся».

Я попросилъ еще чаю; мн? не хот?лось уходить, «не солоно хл?бавши». Умъ графини, ея языкъ, см?лость, — все это раздражало меня несказанно, и въ голов? опять запрыгала французская фраза черномазенькой д?вицы.

XXIII.

Подавая мн? вторую чашку, графиня, уже другимъ, н?сколько утомленнымъ голосомъ, сказала:

— Я, быть можетъ, дурно д?лаю, что отнимаю у васъ иллюзію… Теперь въ такой ыод? восхищаться полушубками.

Тутъ я не выдержалъ и, поставивъ на столъ чашку, отр?залъ:

— Такъ по вашему, графиня, надо зачитываться Дю-масами и Бальзаками?

Я ожидалъ чего-нибудь по носу; но меня преспокойно спросили:

— А что вы читали изъ Бальзака?

Лгать я не хот?лъ и очень хорошо помнилъ, что по-французски не прочелъ ни одного романа Бальзака. Въ перевод? читалъ когда-то одну пов?сть, еще гимназистомъ, въ старой «Библіотек? для чтенія» Сенковскаго. Къ счастію, я не забылъ русскаго заглавія.

— Читалъ-съ, отв?тилъ я съ ув?ренностью, «Старика Горіо».

— Какъ?.. переспросила она. Вы в?рно по-русски читали?

— Да-съ.

— Этотъ романъ называется «Le рёге Goriot»…

Если вы его со вниманіемъ прочли, вы не можете не согласиться, что это — прекрасная вещь. Вотъ вамъ драма!.. Вы больше ничего не читали?

— Н?тъ, я по-французски читаю только научныя вещи.

— А сейчасъ такъ грозно обошлись съ Бальзакомъ. Полноте, Николай Иванычъ, зач?мъ все д?лать изъ себя юнаго студента? Вы гораздо старше этого. Ув?ряю васъ. Вы пов?рили какому-нибудь русскому критику?

— Я привыкъ в?рить Б?линскому.

— Слыхала о немъ; но не помню, читала-ли. Если онъ ставитъ Бальзака на одну доску съ Дюмасами, какъ вы называете, то онъ просто не заглядывалъ въ него. Вотъ когда-нибудь прі?дете къ намъ въ Слободское — я вамъ дамъ н?сколько томиковъ. Да припомните и Горіо. Разв? тамъ одни аристократы? Самъ онъ старый аферистъ, дочери его — des parvenues… вы понимаете?..

— Понимаю-съ, злился я.

— Одинъ только молодой Растиньякъ — дворянинъ; а остальные — студенты, старухи, полицейскіе… Но все это живетъ… видишь все это отсюдд… Я готова просид?ть ц?лую ночь надъ такимъ романомъ! А ужь ?хать во второй разъ смотр?ть на Васильева въ пьяномъ ямщик? — извините!

Графиня встала. Было уже поздно. Она протянула мн? руку; такъ протягиваетъ ее великодушный поб?дитель юному, но см?лому поб?жденному.

Я пожалъ и, не выпуская ея руки, посмотр?лъ на нее очень пристально и выговорилъ, насколько могъ просто: