Полжизни

Съ утра до поздней ночи онъ велъ себя точно въ гостяхъ у хорошихъ знакомыхъ. Прислуга исполняла службу неизв?стно по чьему приказу. Все д?лалось въ порядк?, чинно, тихо. Громкихъ приказаній, ни графъ, ни графиня почти что не отдавали: больше жестами довольствовались. Въ интимныхъ бес?дахъ съ женой я его не заставалъ и, проживъ дв? нед?ли въ дом?, не зналъ, въ какіе часы они оставались вдвоемъ. Опочивалъ онъ съ нею, — я заключилъ это изъ того, что въ кабинет? его не было никакого приспособленія для спанья. За столомъ, въ об?дъ и завтракъ, онъ говорилъ не мало, гораздо больше жены, совершенно почти такъ, какъ со мной, только еще посдержанн?е; хуторскаго-же «гвардейства» и въ помин? не было. Графиня обращалась къ нему тихо, просто, какъ къ родному, но очень р?дко взглядывала на него. Они были на «ты» — даже по-французски. Онъ звалъ ее «Barbe» и въ русскомъ разговор?; она его съ русскимъ произношеніемъ — «Платонъ». Объ домашнихъ д?лахъ они при мн? ни разу не разговаривали, и ни разу-же не вышло у нихъ ни мал?йшаго разногласія, не только что ужь спора.

«Что-же это такое? спрашивалъ я себя, равнодушіе, или ужь такая въ самомъ д?л? аристократическая выправка?» Въ выправк? я не сомн?вался; но отъ кого она шла? Отъ него или отъ нея? Мн? казалось, что отъ нея. Равнодушіе врядъ-ли вызывало эту великобританскую ровность обхожденія. Графъ при жен? находился всегда въ возбужденномъ состояніи Я это подм?тилъ въ первый-же день. Н?тъ-н?тъ да и поглядитъ на нее, и въ этихъ взглядахъ сид?ло далеко не равнодушіе. Они сильн?е еще, ч?мъ его фразы со мною, говорили: «Достоинъ я одобренія, или н?тъ»?

Вотъ что дали мн? наблюденія надъ супругами. Они не разнились нич?мъ существеннымъ отъ моего перваго впечатл?нія. Еще зам?тилъ я, что графъ гораздо н?жн?е съ д?вочкой, ч?мъ графиня. Онъ то-и-д?ло посл? об?да возьметъ ее на кол?на, или уведетъ въ кабинетъ, откуда д?вчурка выб?житъ всегда съ конфектами или съ крымскимъ яблокомъ. Графин? не очень-то нравилось это баловство. На д?вочку она не кричала, но обращалась съ ней черезчуръ ужь ровно, чтобы не сказать сухо.

Эта д?вочка со мной только раскланивалась. Разспросить ее я не могъ ни о чемъ, да и не захот?лъ бы, еслибъ и могъ. Но ея поразительное несходство ни съ графомъ, ни съ графиней почему-то подмывало меня. Разъ я, ни съ того, ни съ сего, остановилъ графа и спросилъ его:

— У васъ д?тей больше не было, кром? Наташи?

Онъ немного поежился какъ-то и отв?тилъ:

— Это не моя дочь.

— Какъ не ваша? схитрилъ я.

— Наташа — дочь графини отъ перваго мужа, князя Дурова.

— А! вырвалось у меня.

Стало быть, въ болтовн? черномазенькой была правда.

— Ау васъ не было д?тей? продолжалъ я свой допросъ.

— Н?тъ, не было.

Больше я не допытывался, зам?тивъ, что его сіятельству это не особенно нравится: значитъ, я дотронулся до какой-нибудь раны.

Тогда объ Дарвин? еще слыхомъ не слыхали, а все-таки меня очень бы заинтересовалъ вопросъ насл?дственности, глядя на дочь графини, еслибъ законнымз ея отцемъ былъ графъ. Съ другой стороны, его особенная н?жность съ этой д?вочкой показалась мн? подозрительной. Но будь графъ ея настоящій, хотя бы и не законный отецъ, откуда-же это полн?йшее отсутствіе сходства?

Точно помогая моему дарвиновскому любоныству, графиня сама спросила меня разъ, переходя изъ столовой въ залу:

— Кто подумаетъ, что Наташа моя дочь?

— Да, подтвердилъ я. Сходства никакого.

— Но она и на отца своего ни мало не похожа.

— На графа? спросилъ я съ нам?реніемъ.

— Н?тъ, выговорила она сухо, на моего перваго мужа, князя Дурова.

— А! протянулъ я, и какое-то злорадное чувство защекотало меня. Я въ эту минуту не далекъ былъ отъ черномазенькой барышни. Меня это огорчило, и я до отъ?зда положительно изб?галъ угловой комнаты, чтобы не предаваться такой суетности.

XXV.

Мн? оставался всего денекъ до отъ?зда восвояси. Графъ свозилъ меня въ два дома, гд? каждый почти день толковали объ эмансипаціи. Одинъ домъ былъ славянофильскій. Все въ немъ показалось мн? курьезно: и хозяинъ въ купеческихъ сапогахъ, но съ французскимъ діалектомъ, и византійскія иконы, и стулья, раскрашенныя въ русскомъ вкус?, и языкъ, какимъ раздобаривали промежь себя эти бары. Что они бары, какъ сл?дуетъ, хотя вс? почти распинались за «святаго мученика», т. е. за крестьянина, въ этомъ я уб?дился въ первыя десять минутъ, какъ послушалъ ихъ бес?ды. Хоть и то хорошо было въ этомъ всеславянскомъ гн?зд?, что въ немъ теоретически и красно отрицали самое слово «русскій дворянинъ» и не см?ли просить личнаго выкупа. Говорили вс? очень велер?чиво, точно они представляютъ на сцен? именитыхъ бояръ въ парчевыхъ шубахъ. Насчетъ «боярской думы» тоже прохаживались. Ииъ, я думаю, всего больше и хот?лось угодить въ бояре, потому они такъ злобно и дворя" ство-то уничтожали. Каждый не прочь былъ попасть и посл? воли въ патріархи своей волости и, разум?ется, пос?кать при случа? «святаго мученика».