— Я до сихъ поръ не могу простить себ? моей первой незаконной любви. Вамъ графъ изливался. Вы знаете, что онъ въ меня влюбился студентомъ. Я была моложе его, но только годами, въ остальномъ — куда постарше. Увлечься имъ я и тогда не могла. Онъ бросился на войну и вернулся севастопольскимъ героемъ. Я была уже замужемъ. Вышла я за кузена, зная какъ онъ плохъ; вышла потому, что не хот?ла больше выносить глупой д?вичьей жизни и вид?ла вдобавокъ, что князь Дуровъ, за котораго я шла, очень добрый. Это все-таки кое-что. Онъ забол?лъ чуть не со втораго м?сяца нашего брака и былъ очень жалокъ. Роль сид?лки пришлась не по мн?: я тогда думала только о своей особ?. Графъ вернулся съ Георгіемъ и бросился къ моимъ ногамъ. Да, такъ-таки и рухнулся и сталъ пылать ко мн? страстью, совершенно какъ у Марлинскаго. И вообразите вы себ?: я ему отдалась, да еще съ увлеченіемъ, вотъ какой я была милой особой; а онъ, въ то время, ужь никакъ не выше стоялъ, ч?мъ мой первый мужъ. Черезъ годъ родилась Наташа. Какъ я на нее взглянула въ первый разъ, этотъ ребенокъ тотчасъ же сталъ для меня живымъ укоромъ. Ни на меня, ни на отца своего она не похожа; она была, значитъ, дочь графа. Въ это время я уже остыла и увидала, какъ весь нашъ романъ отзывался Марлинскимъ.
— Зач?мъ же вы вышли за графа? перебилъ я ее.
— Зач?мъ? жалко стало. Онъ д?йствительно изнывалъ по мн?, и наконецъ дочь была его — я не могла ему отказать въ возможности воспитывать своего ребенка. Вотъ какая печальная исторія, Николай Иванычъ, и, право, напрасно вы заставили меня возвращаться къ ней. Я знаю, что вы скажете: ребенокъ не виноватъ, несправедливо изливать на него свое тяжелое чувство. Но что прикажете д?лать?.. какъ я себя ни пріучала къ роли матери — я не чувствовала къ Наташ? никакой н?жности. Съ т?хъ поръ много воды утекло; графъ очень исправился — вы сами видите; я съ нимъ помирилась, и онъ любитъ меня очень даже серьезно; но я до сихъ поръ не могу простить себ? моего см?шнаго и гадкаго московскаго романа. Ничего бол?е гадкаго и см?шнаго я въ жизни не д?лала… Не могла я, точно, дождаться смерти умирающаго и совс?мъ полуумнаго мужа!..
Легкая дрожь проб?жала по ея членамъ, она взяла платокъ и точно съ физическимъ отвращеніемъ прошлась имъ по губамъ.
— Вотъ почему въ Москв? вс? и ув?рены, что я отравила князя. Вы помните фразу: femme a crime? Вы не хот?ли мн? тогда досказать; но нав?рно говорили обо мн??
Я долженъ былъ признаться, что объ ней.
— Ну, да, съ той минуты мн? эта д?вочка стала еще дальше!.. Я васъ умоляю: посмотрите на нее, какъ на вашу дочь; я буду сдерживать себя, я не сд?лаю ей никакого зла, но любящей матери она во мн? не найдетъ.
Договоривъ, она обернула голову къ трельяжу, прикрывавшему одинъ уголъ комнаты, и позвала меня:
— Подите-ка сюда.
Я подошелъ. Она указала мн? на небольшой акварельный портретъ, прибитый около зелени, такъ что его трудно было разгляд?ть.
— Вы мн? все еще не в?рите; вглядитесь-ка въ это лицо покойнаго князя и вы увидите, что Наташа на него ни капли не похожа.
Изъ овальной рамы портрета на б?ломъ фон? выставлялось продолговатое, запуганное, мужское лицо, безъ бороды, съ проборомъ посреди головы, съ русыми волосами и отвислой нижней губой. Сходства съ Наташей д?йствительно не зам?чалось. Но я остановился попристальн?е на глазахъ; глаза были ея: большіе, голубые, съ той прозрачностью, какая именно разливалась по ея глазамъ. Глаза всего ярче и вышли на портрет?.
— Что скажете? спросила нетерп?ливо графиня.
— Глаза точно у Наташи.
— Ну, ужь извините меня, Николай Иванычъ, мать очень хорошо знаетъ отъ кого у ней д?ти.
Я замолчалъ, но съ этой минуты снялъ съ Наташи клеймо незаконнаго дитяти, по крайней м?р? для себя.
Съ той поры я не удивлялся больше, встр?чая молодыхъ, умныхъ, энергичныхъ людей, которые не могли отд?латься отъ дряблыхъ, скучныхъ или даже распутныхъ бабенокъ, потому только, что между ними становилось незаконное дитя. Еслибъ я и не любилъ тогда графиню, еслибъ она сд?лалась для меня противной, возмущающей личностью, я бы и то чувствовалъ себя привязаннымъ той страстной потребностью отеческаго призванія, какое дано въ уд?лъ инымъ. Такою воспитательной натурой над?лила и меня судьба. Я уже это вид?лъ въ Наташ?, а она мн? нич?мъ не приходилась. Графиня в?рно разсчитала (если только было ей изъ чего разсчитывать), что отеческое чувство всплыветъ во мн? и покроетъ собою всякія колебанія и уколы сов?сти.
Ребенокъ питался, росъ, мать выкормила его на славу и даже перепустила срокъ кормленія, такъ что онъ ее преизрядно покусывалъ. Къ концу перваго года лицо его оформилось. Онъ выходилъ — вылитая мать. Мн? и не случалось вид?ть такого разительнаго сходства. Это сначала огорчало графиню: доказательствъ того, кто былъ отецъ, на ребенк? не значилось. Но я, разъ ув?ровавъ, в?рилъ и засыпалъ каждый день съ фразой: «Коля — мой!» Графъ сталъ «своего сына» баловать съ самыхъ первыхъ минутъ младенческаго сознанія, когда въ ребенк? развиваются себялюбивые инстинкты въ ужасающей прогрессіи.