Полжизни

Наши бес?ды получали самый мирный характеръ. Разномысліи почти не было по самымъ отвлеченнымъ вопросамъ; д?йствовали мы единодушно и насчетъ сына. Но моему отеческому сердцу рано пришлось бол?зненно сжиматься. Я уже зам?тилъ, что ребенокъ не любитъ моихъ ласкъ. Когда онъ началъ ходить и болтать, то пресл?довалъ меня прозвищемъ «дядя — у-у»! Онъ прозвалъ меня такъ за мое басовое п?ніе, котораго онъ терп?ть не могъ. Такъ я для него и остался: дядя у-у. На руки ко мн? онъ не шелъ, говорить со мною не любилъ, ничего у меня не просилъ. Не то, чтобы онъ боялся меня, а скор?е презиралъ, если только у ма-ленькихъ д?тей есть это чувство. Мн? казалось одно время, что я преувеличиваю, поддаюсь излишней впечатлительности; но графиня подтвердила мои наблюденія и не мало этимъ огорчилась. Принуждать ребенка къ н?жности нельзя же было, а вызвать ее я р?шительно не ум?лъ, хотя и просиживалъ ночи надъ разными воспитательными трактатами. Графъ ни о какой гигіен? и педагогик? знать не зналъ, а его Коля любилъ. Его только и любилъ, больше, разум?ется, за баловство; матери боялся и какъ-бы сознавалъ свое кровное родство и поразительное сходство съ нею.

— Вотъ и подите, говорила не разъ графиня, какъ природа шалитъ.

Она старалась меня ободрить, но не особенно удачно. Мое «призваніе» натыкалось ежедневно на какое-нибудь фіаско. Со вс?мъ этимъ я бы помирился рано или поздно, еслибъ въ мальчик? не начала сказываться далеко не симпатичная натура. Онъ по типу былъ — вылитая мать; но въ немъ зас?ли крайности ея темперамента и душевнаго склада. Ея см?лость выродилась въ дерзость, холодный разсудокъ — въ хитрость, самообладаніе — въ гордость и систематическое себялюбіе, — именно систематическое, потому что оно посл?довательно проникало во вс? его мал?йшіе поступки. Уходъ за нимъ былъ самый раціональный, какой только возможенъ для русскаго дворянскаго дитяти. Англичанка, д?йствительно, пріучила его къ воздуху, вод? и движенію. Мальчикъ скоро сд?лался очень ловокъ и выносливъ, строенъ и см?лъ до дерзости. Въ его зеленыхъ глазахъ зажигалась настоящая отвага, и въ эти минуты можно было имъ залюбоваться. И учить его стали толково, на начал? широкой личной свободы и разносторонняго развитія вс?хъ способностей. Онъ быстро развивался, пяти л?тъ болталъ на трехъ языкакъ правильно и бойко, во всякихъ играхъ и гимнастическихъ упражненіяхъ выказывалъ образцовую способность. Все, что этотъ ребенокъ говорилъ, было м?тко, но жестоко, сухо, бездушно. Мать не могла этого не зам?чать; но вн?шность Коли пересиливала, и она начала закрывать глаза на его коренныя антипатичныя свойства.

Да и что-жь тутъ было д?лать? Я не съум?лъ привязать его къ себ?, не съум?лъ даже подчинить его своему вліянію, какъ старшія другъ и руководитель. Мои частыя отлучки не позволяли мн? заниматься съ нимъ безъ большихъ паузъ. Приставили къ нему наставника по моему выбору; но и онъ не добился никакихъ моральныхъ результатовъ. Мальчикъ зналъ уроки, даже щеголялъ своими усп?хами, но характеръ его не смягчался. Наказывать его не приводилось: онъ во всемъ держалъ себя съ тактомъ и величайшимъ «себ? на ум?»; но и мн?, и наставнику его, и даже графин? ясно было, что подъ этой безукоризненностью хоронился непочатыя уголъ властолюбія, тщеславія и эгоизма.

Минутами я доходилъ чуть не до б?шенства, и каждое мое пребываніе въ город? стоило мн? ц?лаго года жизни. Незадача на моемз сын? глодала меня, и если я и съ этимъ помирился, то благодаря лишь натур? медв?жатника. Какъ только мальчикъ сталъ понимать отношенія къ нему окружающихъ, онъ выражалъ свое нерасположеніе ко мн? въ очень в?скихъ разговорахъ.

И мать, и законныя отецъ сказали ему, что его воспитаніе находится и подъ моимъ надзоромъ. Но онъ вид?лъ, что я не гувернеръ его, что у него есть наставникъ и учительница языковъ. Онъ и сталъ разсуждать: кто же я такой, и зач?мъ вм?шиваюсь въ его воспитаніе.

Вотъ онъ разъ и обратился ко мн? съ такииъ вопросомъ:

— Monsieur Гречухинъ — скажите, вы управитель у папа?

— Я управляющій его им?ньями, поправилъ его я.

— Это все равно. А зач?мъ maman и папа говоритъ, что я долженъ васъ слушать? В?дь вы ?здите къ мужикамъ. Это ваша должность. У меня есть monsieur Павловъ и mademoiselle Surot? А вы что такое?

И все это я, поневол?, глоталъ. Мой родной сынъ, семил?тній младенецъ, спрашивалъ меня — Авы что такое?

Тутъ было, по ув?ренію графини, кровное родство — и давало оно такіе блестящіе результаты; а совс?мъ чужая Наташа къ тому времени выровнялась въ прелестное созданіе и чуть не молилась на меня. На нее тратили гораздо меньше, ею мать не интересовалась, графъ сталъ къ ней тоже равнодушн?е съ т?хъ поръ, какъ родилось свое законное чадо; а она съ каждымъ годомъ расцв?тала не красотой, не св?тскостью, не блескомъ, а безконечной добротой и широкимъ пониманіемъ своихъ челов?ческихъ обязанностей. Она, должно быть, родилась съ чувствомъ долга. Я ее и не думалъ морализировать. Я бес?довалъ съ ней почти какъ съ большой, выбиралъ ей книги, указывалъ на жизнь; а остальное дод?лало золотое сердце.