Помрачение сознания (СИ)

Я практически не сплю этой ночью, лежу на кровати, смотрю в потолок и вслушиваюсь в тишину квартиры. В какие-то моменты мне кажется, что если напрячь слух, то можно будет услышать дыхание спящего в соседней комнате Брайана. Однако слышна только тишина, составленная из мелких звуков: стука ветки по стеклу, дрожащего тихого гудения холодильника, скрипа мебели. Наконец, я встаю, через ванную выхожу в коридор и направляюсь на кухню, открываю там холодильник, залитый желтым светом, и достаю себе молока. За окном раскачивается фонарь, и по моему лицу по очереди проезжается то полоса тени, то полоса света.

Из гостиной доносится кашель Брайана, и это напоминает мне, почему же я сижу на темной кухне со стаканом молока.

Проще всего пройти снова через ванную, но я предпочитаю все же заглянуть в мастерскую. Совсем темно у меня в квартире не бывает – слишком много фонарей любовно поставлено рядом с окнами, а сейчас в огромном окне видно светло-серое небо и падающий переливающийся снег. Брайан снова кашляет, но не просыпается. В этом странном свете он выглядит очень бледным и совсем юным. Я подхожу к стенному шкафу, стараясь ступать потише, хоть разбудить Брайана нелегкая задача, достаю с антресоли еще один плед и накрываю спящего.

Не знаю, на кого я сейчас больше зол – на Брайана или на себя.

Jamais vu

Нельзя сказать, что на Рождество мы совсем не разговариваем. Например, за завтраком я прошу предать соль, и Джастин подает мне перец. Я говорю: «Я просил соль», на что Солнышко отвечает: «В самом деле?» и сует мне горчицу.

Приятный разговор, проникнутый духом Рождества.

Я не слишком чувствителен к чужим эмоциям, но дураком я тоже никогда не был, однако упрямо делаю вид, что ничего не замечаю. Уверен, Солнышко напряженно обдумывает, что нам с ним делать в Рождественскую ночь. Его гребанное благородство не позволит ему уйти к друзьям и бросить меня встречать Рождество в одиночестве, хотя я сам, несомненно, так и сделал бы. И сомневаюсь, что он захочет знакомить меня со своей компанией. Однако, по всей очевидности, еще меньше ему хочется встречать Рождество дома вдвоем со мной. Это слишком по-домашнему. Правильнее даже сказать, по-семейному.

В конце концов, еще остается клуб… Я ровным счетом ничего не имею против клубов – мне там нравится, но атмосфера клуба геев не очень-то здорово сочетается с Рождеством, каким его любит Солнышко.

В углу студии, за диваном, стоит коробка с рождественскими украшениями, но ничего не повешено. Мне неловко думать, что своим появлением я умудрился испортить Джастину все праздничное настроение. Ладно, чуть-чуть неловко. Самую малость.

Мы старательно друг друга игнорируем. Обедаем невнятным чаем и таким же невнятным салатом с тунцом. К ужину я все-таки решаю, что игру в молчанку пора завязывать – она мне и так слишком действует на нервы.

— Рождественская утка с яблоками у нас в программе предусмотрена?

Джастин поднимает голову от книги.

— Никаких яблок. Про утку я уже и не говорю. На ужин остался только соевый соус.

— Отлично, - киваю. – Я могу принести стаканы, мы его разопьем. Или я могу пригласить тебя в ресторан.

О, такой взгляд я знаю. Это Солнышко обдумывает, как поделикатнее осведомиться, в своем ли я уме.

— Сегодня все же Рождество, - напоминаю я.

Он медлит пару секунд, а потом кивает, встает и уходит к себе одеваться.

Гуманистические аргументы, если использовать их не слишком часто, весьма и весьма действенны.

Я не скажу, что Нью-Йорк – идеальное местообитание для каждого. Если вам нравятся города, где есть шанс снять номер над тихой улочкой, на которой всю ночь будет шуметь стайка проституток неопределенного пола, или нарваться на грабителя, который назовется Эндрю Ллойд Уэббером, или получить пиццу на дом через пять минут после заказа при том, что скорая помощь доезжает до места не раньше, чем через три четверти часа – то Нью-Йорк вам понравится. Мне лично нравится.

У него есть и еще один плюс – здесь нет проблем найти приличное место для ужина, даже если ты заказываешь столик в семь вечера двадцать четвертого декабря. Так что, откопав засыпанную снегом машину, которую я взял напрокат в аэропорту, и с трудом выкарабкавшись из проулков на более-менее расчищенные улицы – уже через полтора часа мы сидим с Солнышком в ресторане. Думаю, вас не удивит, если я скажу, что мы все так же продолжаем играть в молчанку.

Но на официанта-то никто из нас не зол, так что Солнышко заказывает лангет, а я фаршированного карпа в винном соусе.

— И проверьте, пожалуйста, чтобы в соус не положили сахара. У меня аллергия на сахар. Если я его съем и сдохну в обеденном зале вашего ресторана, это вам не улучшит репутации.

Официант уверяет, что сахара и близко не будет рядом с моей рыбой, а Джастин хмыкает, и, стоит нам остаться вдвоем, замечает:

— Сахар – это углеводы. На них в принципе не бывает аллергии!

— Да мне плевать, - отмахиваюсь я, - главное, чтобы официант об этом не знал.

— В винный соус вообще не кладут сахар!

— Сахар кладут везде.

Джастин качает головой.

— Тебе обязательно это делать?