Помрачение сознания (СИ)

Я машинально выдерживаю ритм, прикрыв глаза, но разноцветные вспышки все равно пробираются под веки, так же как музыка просачивается, по-моему, прямо в подкорковые участки головного мозга. Какой цвет из этого неонового CMYK¹ больше всего подходит мне сейчас? Наверное, мертвенный циан.

Свет имеет цвет. С духовностью тут, конечно, сложнее. Моя темнота сомкнутых век наполнена вспышками, грохотом… прикосновениями чужих рук, бедер, губ…

Не то, чтобы этого невозможно было избежать. Можно подать себя так, что на танцполе руки с тобой распускать не станут. Только сегодня мне этого не хочется. Почему – это понятно. Это «почему» сидит у бара, и его взгляд я просто чувствую на себе. Я зол на Брайана, и я пытаюсь (опять!) что-то ему доказать. Только всегда, когда я, пытаясь что-то доказать, делал то, что мне не хотелось – это плохо заканчивалось. Я знаю и все равно не могу остановиться. Так что причины злиться на самого себя у меня тоже есть.

Однако злость моя замешана на безразличии. Мне все равно, кто меня сейчас касается. Мне все равно, какими взглядами на меня смотрят. На душе на редкость погано и тоскливо. И еще меня переполняет жалость к себе. Ну, и не только. Мне не хочется уже причинять Брайану боли. Страдать самому, кстати, хочется ничуть не больше. Я не понимаю, почему мы опять друг друга мучаем.

На талию мне ложиться знакомая рука. Даже так, с закрытыми глазами, я узнаю сразу же. Я помню его руки, его запах, его тепло, дыхание его шепота. На секунду мне буквально разрывает горло горьким комом сдавленных слез.

Я открываю глаза, ловлю его взгляд и говорю:

— Давай уедем.

«Забери меня отсюда» - это то, что подразумевается.

И Брайан, конечно, именно так и делает.

Взятая напрокат машина, чуть ли не лендровер, хищно блестит черной краской. Она очень в духе Брайана, и совершенно не в духе Нью-Йорка, который, как всякий мегаполис, предпочитает «смарты». Улицы пустынны. Те, кто собирался праздновать вне дома, еще никуда не возвращаются, а те, кто оставался в семейном кругу, сейчас как раз режут гуся.

Мы не разговариваем, и даже радио выключено. В салоне тихо.

Писк смс-ки заставляет меня вздрогнуть.

— Это от Эммета, - говорю я, прочитав. – Поздравления с Рождеством.

— А… - безучастно откликается Брайан, глядя перед собой. – Ты слышал про его свадьбу с этим… Джоном?

— В сентябре, да, - киваю я.

Меня пригласили два месяца назад, и я не собирался ехать, чтобы не встречаться с Брайаном.

— Только он не Джон, и даже не Джош, а Джошуа.

— Ему не нравится имя Джош? – уточняет Брайан.

— Эммету не нравится, - поясняю я.

— Он рехнулся. Они и года не встречаются.

Меня подмывает сказать, что, блин, не каждому надо пять гребанных лет и гребанный взрыв, чтобы разобраться в своих чувствах, но я не могу. Брайан посмеется, но мне все же это кажется слишком жестоким.

Вместо этого я пожимаю плечами.

— Эммет говорит, что они были знакомы еще в древнем Вавилоне, когда он сам был рабом, а Джошуа - каким-то наместником.

— И что… Джошуа?

— Ну, он сам-то ничего такого не помнит, но не исключает, что Эммет прав.

Брайан качает головой, но молчит, и я этому рад. Меня нервируют презрительные комментарии Брайана о других парах.

Просто «о парах». Не «других».

Мы - не пара.

Половина улиц перекрыта, потому что уборочная техника давно не справляется, и снег доходит выше колен. Зима потихоньку пеленает и парализует город.

Брайан не слишком хорошо знает дорогу, так что мы плутаем по темному городу в два раза дольше, чем могли бы.

Я встречаю Рождество в чужой машине с человеком, который не родной мне, не мой друг, не мой любовник. Даже от случайного парня с танцпола для одноразового секса я получил бы в эту ночь больше – ну, собственно, как минимум, секс. Хотя я и запретил себе такие связи после переезда Нью-Йорк, только это не меняет главного факта:

— Это худшее Рождество в моей жизни.

Брайан бросает на меня быстрый взгляд искоса. А, может, и мимо меня, в окно. Мне кажется, мистер Кинни уже давно не представляет, куда мы едем. Так что у нас есть реальный шанс заблудиться окончательно, и, учитывая все обстоятельства, нас, вероятно, заклюют пингвины. Дергать водителя бесполезно, и я просто уговариваю себя смириться, что рождественскую полночь я встречу в салоне автомобиля.

— Интересно, у кого-нибудь вообще было Рождество хуже?

— Эммет как-то рассказывал, что в древнем Вавилоне на Рождество его четвертовали, - сообщает мне Брайан, не отрывая взгляда от дороги.

По его тону невозможно понять, шутит он или нет.

— Я имел в виду в этой жизни.

— Ах, в этой? Ну, тогда, да, у тебя хуже всех.

Когда мистер Кинни впадает в свою ипостась «Пошли Мне Сил, Господи, Какие Все Кругом Дураки», он начинает говорить своим «особым голосом», и все его согласие тут же превращается в жуткое несогласие. Вот и сейчас, у меня жар приливает к ушам, и от одной его фразы я себя чувствую несмышленышем.

Брайан останавливается на перекрестке, там идет ремонт, и дорожный патрульный пропускает машины с перерывами.

Рука Брайан лежит на рычаге передач, белея в полумраке.

— Джастин.