Помрачение сознания (СИ)

- Хочешь заставить меня ревновать? – принужденно мягко спрашивает Мариса, глаза у которой сверкают совершенно неестественно.

- Не ревнуй общественное мыло, детка, - тут же говорит Элайса, которую отчетливо «несет». – Нервы целее будут.

- Хватит… - морщится слегка протрезвевший Роберто. – Мариса…

- Мариса?! Мариса?! – неразборчивым яростным шепотом взрывается она. – Она права, она права, мудак, слышишь?

Рядом со мной Питер произносит ее имя, но остановить очередной приступ уже нельзя, мы все это знаем. В тихом невнятном голосе Марисы прорезается сильнейший мексиканский акцент, и она буквально выплевывает слова в лицо своему мужу.

- Ты – бездарность, серая, тупая бездарность… тупая… и даже этой штукой рисовать ты толком не умеешь, понял? И ты все еще тянешь, тянешь это чертово время, и не думаешь… не думаешь… а думать пора – время, оно идет, оно убегает, оно не станет тебя ждать, мудак…

Элайса неприметно убирает с ближайшего столика бутылку вина. Если Марису в этом состоянии хоть немного задеть, ей ничего не стоит раскроить кому-нибудь этой самой бутылкой голову. А никто не знает, что сейчас ее может задеть.

- Беги, мудак, беги, время, оно все равно отрежет тебе яйца… - тяжело дыша, уже еле слышно говорит она и изо всех сил швыряет в Роберто свой полупустой бокал с шампанским, метя в лицо. Янтарная жидкость выплескивается, стекло вдребезги бьется о пол.

Ее муж уклоняется, заламывает ей руку, выдает Марисе тяжелую пощечину и тащит женщину к выходу. Все занимает не более нескольких секунд, и в нашу сторону в шумном зале даже никто не оборачивается.

- Она рано перестала пить свои таблетки, - произносит досадливо Элайса, которой, кажется, слегка неловко, и уходит.

Питер качает головой и поворачивается ко мне.

- Любовь – странная штука… С тобой все в порядке? Ты побледнел.

- Я вдруг «Песочные часы» вспомнил… - машинально отвечаю я, - Марисы… с позапрошлой выставки. Так и стоит перед глазами.

- Не надо, - улыбается Питер, - это больная живопись.

Но я все равно вижу изломанные кукольные конечности, раззявленный в беззвучном крике рот, разрезанный до ушей, окровавленный песок, засыпающийся внутрь, и огромные вылупленные глаза, на которых сидят мухи. Тот, кого время поймало в стеклянный колпак.

- Может мне пойти к ним? Помочь успокоить Марису? – спрашивает Чакки, но я отрицательно качаю головой и тут же чувствую, как сзади мне на плечо ложится знакомая рука.

На секунду напряжение отпускает меня, но вслед за ним по спине ползет холодный пот и какая-то мерзкая слабость. У меня вообще неясное гадкое чувство от увиденного.

Мне кажется, было бы лучше, если бы мы застряли где-нибудь в дороге и не попали сюда. Я должен быть рад за Уолта и Элайсу, и я рад, честное слово, но все равно… вся атмосфера, чужое счастье и сбывшиеся мечты, да еще и Брайан рядом… Мысли лезут в голову… о времени, о том, что было полтора года назад, и мне никак не отделаться от них.

Когда Брайан вытаскивает меня на танцпол и прижимает к себе в нежные и сильные объятия, я закрываю глаза, прижимаюсь к нему всем телом, надеясь, что горечь, перехватившая мне горло, уйдет. Однако этого не происходит. Единственное – на секунду у меня мелькает мысль о нашем танце на мой выпускной, который я никогда уже не вспомню, но тут же исчезает.

Я думаю о том, как все могло быть и как много мы потеряли. Мы потеряли пять лет, в течение которых могли наслаждаться любовью. Мы потеряли полтора года, в течение которых могли быть женаты.

И это время – его нам никто никогда не вернет.

Брайан всегда был противником отношений, я в его системе оказался случайным сбоем. Но мне-то отношений хотелось… Мне двадцать пять, и что у меня за плечами, кроме нашего броуновского движения с Брайаном? Пара интрижек подлиннее, чем чупа-чупс…

Брайан прижимает меня крепче, а я просто не могу смотреть на него. Он выглядит потрясающе молодым сейчас и каким-то невинным, и искренним, и мысль о том, что все это для меня – она замечательная, но испорчена горечью других размышлений.

Я вдруг думаю, что только Брайан способен через полтора года вернуть мне с избытком то, что сам отнял, не спрашивая нужно ли это теперь, и ждать благодарности.

Слишком поздно – стучит у меня в голове. Слишком поздно.

Сколько можно начинать все заново?

И тут я слышу его шепот.

— Я люблю тебя. Я тебя так люблю…

И для меня это уже перебор.

Я грубо отпихиваю его.

— Брайан…

У меня перехватывает дыхание.

Брайан хватает мою руку и тащит прочь из зала, благо мы остановились почти у самого выхода.

Он конечно прав, не нужно еще публичных выяснений на чужой свадьбе. Элайсе и так сегодня досталось, ее следует поберечь.

С другой стороны, возможно, Брайана тоже было бы неплохо слегка поберечь – я знаю, как тяжело ему давались его признания и извинения, но я не могу.

— Я не могу… я просто не могу… Весь этот праздник… все это… да еще и ты рядом!.. Это уже слишком… Сколько можно стараться сложить все воедино? Тебе не надоело?.. Мы пытаемся снова войти в замкнутый круг, потому что я не верю, что в этот раз все закончится по-другому.