ПОПизм. Уорхоловские 60-е

День был очень жаркий, но пока мы с Джедом и Валери ждали лифт, я заметил, что на ней зимнее пальто на шерстяной подкладке и свитер с высоким горлом, и подумал, как же ей, наверное, жарко – хотя она почему-то не потела. На ней были штаны, чуть ли не рейтузы (в платье я ее не видел), а в руках она мяла бумажный пакет – сама чуть покачивалась на цыпочках. И тут я заметил кое-что еще более странное – если присмотреться, видно было, что она накрасила глаза и губы.

Мы вышли на шестом этаже и двинулись в самую глубь мастерской. Там был Марио Амайа, арт-критик и преподаватель, которого я знал еще с 50-х. Хотел поговорить со мной о выставке.

Фред сидел за своим большим столом и писал от руки письмо. Пол устроился напротив него у подрамника, разговаривая по телефону. Джед понес лампы куда-то назад. Я подошел к Полу.

Все окна были открыты, как и двери балкона, но все равно было жарко. Окна там в европейском стиле – две вертикальные панели в деревянным рамах, которые открываются внутрь и закрепляются, как жалюзи. Нам нравилось оставлять их болтаться, ничем не придерживая, чтобы под ветерком они качались туда-сюда. Но ветерка не было.

– Это Вива, – сказал Пол, вставая и протягивая мне трубку.

Я уселся в его кресло, а он пошел назад. Вива рассказывала, что она была в салоне Кеннета, где гримеры «Полуночного ковбоя» пытались придать ее волосам тот же оттенок, что и у Гастона Россилли, с которым у нее была общая сцена.

Столы Фреда и Пола на самом деле представляли собой невысокие металлические шкафчики для папок, которые соединяла большая, десять на пять футов, плита – на ее рабочей поверхности лежало стекло, так что, когда наклоняешься записать что-нибудь, видишь собственное отражение. Я перегнулся через стол, чтобы посмотреть, как я выгляжу, – во время разговора с Вивой я и о собственных волосах вспомнил. Вива все болтала о фильме, о том, как она будет изображать андеграундного кинематографиста в сцене, где Джон Войт встречает Бренду Ваккаро. Я показал Фреду, чтобы тот продолжил разговор за меня, и, едва положив трубку, услышал громкий хлопок и обернулся: я увидел, что Валери целится в меня из пистолета, и понял, что она только что выстрелила.

Я произнес:

– Нет! Нет, Валери! Не делай этого! – а она выстрелила в меня вновь. Я упал на пол, словно от удара, – я не понимал, попала она в меня или нет. Попытался заползти под стол. Она подошла ближе, снова выстрелила, и тут я почувствовал ужасную, простую ужасную боль, словно внутри меня взорвался фейерверк.

Лежа на полу, я увидел, как кровь проступает сквозь рубашку, услышал еще выстрелы и крики. (Позже – много позже – мне сказали, что две пули тридцать второго калибра прошли через мой желудок, печень, селезенку, пищевод и легкие.) Потом я увидел перед собой Фреда и прошептал:

– Не могу дышать.

Он наклонился и попытался сделать мне искусственное дыхание, но я сказал: нет, нет, так слишком больно. Он вскочил и помчался к телефону вызвать скорую и полицию.

Тут неожиданно надо мной склонился Билли. Во время стрельбы его здесь не было, только зашел. Я посмотрел на него, мне показалось, что он смеется, и я тоже почему-то стал смеяться. Но было очень больно, и я попросил его:

– Не смейся, пожалуйста, не смеши меня.

Но, как выяснилось, он не смеялся, а плакал.

Скорая приехала только через полчаса. Я так и лежал на полу, истекая кровью.

***

Как я потом узнал, подстрелив меня, Валери развернулась и выстрелила в Марио Амайю, ранив его в бедро. Он убежал назад, захлопнув большие двойные двери. Пол был в уборной и даже не слышал выстрелов. Выйдя, он увидел, как окровавленный Марио держит двери. Он побежал в проекционную, чтобы посмотреть через стекло, и увидел Валери, пытающуюся открыть двери. Так и не сумев их открыть, она направилась в мой кабинет – он тоже был закрыт, и она стала крутить ручку. И эта дверь не открылась – Джед держал ее изнутри, наблюдая за движениями ручки, но Валери этого не знала и решила, что кабинет заперт. Тогда она вернулась в переднюю и нацелилась на Фреда, который закричал:

– Пожалуйста! Не стреляй! Просто уходи!

Она засомневалась, раздумывая – выстрелить или нет, а потом вышла и нажала кнопку лифта. Затем вернулась туда, где скорчился Фред, и снова навела на него пушку. Когда, казалось, она была готова нажать на курок, двери лифта вдруг открылись и Фред произнес:

– Лифт приехал! Просто езжай!

Так она и сделала.

Когда Фред вызвал для меня скорую, ему сказали, что за сирену нужно будет доплатить пятнадцать долларов. Марио был не сильно ранен и мог ходить. Даже вызвал себе отдельную скорую.

Конечно, тогда я обо всем этом не знал. Вообще ни о чем не знал. Просто лежал на полу в крови. Когда приехала скорая, носилок у них с собой не было, так что меня посадили в кресло-каталку. Я думал, сильнее той боли, что я испытывал, лежа на полу, не бывает, но теперь понял, что ошибался.