В одном из писем Вивы и Бриджид говорилось, что когда Луис Уолдон пришел в больницу в тот вечер, девушки из приемной заставили его отвести Айви домой и побыть с ней: она заявила, что, если я умру, убьет себя. Позже он рассказал Виве и Бриджид:
– Я всю ночь просидел с ней и бедными детишками, пока она названивала в больницу каждые десять секунд: узнать, умер ли Энди, чтобы тут же выпрыгнуть в окошко. Наконец в шесть утра ей сказали, что, кажется, он выкарабкается, и я свалился спать.
Когда я достаточно поправился, то прочитал коллективно собранные для меня газетные и журнальные статьи о выстрелах. Там говорилось, что Валери в тот день уже заходила на «Фабрику» и, узнав, что меня нет, вышла на улицу и стала ждать, пока я появлюсь. Около семи, через три часа после того, как она выстрелила в меня, она сдалась молодому полицейскому на Таймс-сквер. Вручила ему пистолет, как писали газеты, и сказала:
– Я – «дитя цветов». Меня ищет полиция. Меня разыскивают. Он слишком многое контролировал в моей жизни.
Полицейский отвел ее в тринадцатый участок, в двух кварталах от больницы, где меня оперировали. Там она заявила:
– У меня на это было много причин. Прочтите мой манифест и поймете, кто я такая.
Позже в суде она сказала:
– Я же не каждый день в людей стреляю. Значит, было за что.
Газеты также много цитировали ее манифест «ОПУМ».
Как я уже говорил, обо мне появился заголовок в
Не могу понять, отчего из всех, с кем была знакома Валери, она выбрала для расправы меня. Наверное, я просто оказался в ненужном месте в нужное время. Так убийства и происходят.
«Если бы Майлз Уайт был дома, когда я в тот день звонил ему в дверь, – все думал я, – она бы устала меня ждать и ушла».
Фред просветил меня о том, что происходило в полиции.
– Нас с Джедом забрали в тринадцатый участок, – рассказывал он. – Часов до девяти вечера нас допрашивали. Сказали, что мы «свидетели происшествия», и я даже не сразу понял, что, значит, они нас подозревают!
– Че-е-е-его? – спросил я.
– Именно – думаю, до тех пор, пока Валери не задержали. Нам ничего не сообщили. Я все требовал сказать нам, каково твое состояние, но они даже этого не говорили, – он рассмеялся с горечью. – Наверное, надеялись, что мы признаемся.
– А Пола или Билли не взяли?
– Нет, только нас с Джедом, потому что мы были единственными, кто видел, что произошло. Потом прибежала Вива в истерике, и они ее немного поспрашивали – она рассказала им о том, что слышала по телефону.
– А полиция закрыла «Фабрику» – огородила место преступления? – спросил я. У меня в голове вертелись картинки из полицейских сериалов.
– Явились человек восемь детективов в штатском и стали бегать вокруг, все осматривать, заклеивать места, куда стреляли, говорить что-то типа, – Фред рассмеялся, – «так, вынимаем из стены пули». Везде лезли – в каждый шкаф, просматривали, господи, не знаю, кадры из «Спи», старые чеки из кофейни… Я им говорил, слушайте, то, что вы смотрите, никакого отношения к произошедшему не имеет. Но, понятно, они меня не слушали. Осматривали разноцветные яркие «Цветы», да все подряд, разбрасывали повсюду фотографии и слайды, носились, толкали друг друга… Ну чисто «Кистоунские копы»[50]
.Я начал смеяться, а это было больно.
– Ну, пожалуйста, Фред, – мне пришлось попросить его, – не говори ничего смешного.
Вот удивительно, когда один читаешь что-нибудь смешное, то не смеешься, а если с кем-нибудь – тут, наверное, какая-то физическая реакция происходит.
– И после того, как они два часа там толкались –
– Шутишь? – спросил я. И тут я вспомнил пакет, который она мяла в лифте. – Хочешь сказать, пакет лежал там на столе, а полиция туда даже не заглянула?
– Вот именно.
Фред также поделился, что когда Валери начала стрелять, он не сразу понял, что происходит, и его первой мыслью было: «О господи, бомбят коммунистов!» Как я говорил, офисы коммунистов были на восьмом этаже.
Выстрел заставил меня вспомнить всех психов, с которыми мне пришлось общаться. Я подумал о той женщине, которая пришла на 47-ю улицу и прострелила холсты с Мэрилин; о парне, устроившем у нас русскую рулетку. Обо всех, у кого были пушки, – даже у Веры Круз была. Но это всегда казалось мне нереальным – или просто шуткой. Нереальным и осталось – словно кино смотрел. Реальной была только боль – а все вокруг было просто фильмом.