ПОПизм. Уорхоловские 60-е

«А-головые» на «Фабрике» были преимущественно голубыми (и знали друг друга изначально по Риис-парку в Бруклине), исключая Герцогиню, известную «тетку». Все они были невероятно худыми, исключая Герцогиню, невероятно толстую. Все кололись внутривенно, исключая Герцогиню, которая впрыскивала под кожу. Со всем этим я разобрался позднее, а поначалу был жутко наивен – в смысле, если не видишь, как человек колется, трудно поверить, что он может такими вещами заниматься. Нет, я слышал, они звонили кому-то, спрашивали, можно ли зайти, и уходили, однако я полагал, что они бегали за амфетаминами. Но куда они ходили, не знал. Годы спустя я спросил кого-то из бывавших у нас, откуда же шли наркотики, а он сказал:

– Поначалу брали «спиды» у Роттена, но они совсем у него испортились, сам бы он к ним и не притронулся, так что стали брать у Вон-Тона. – Это имя я часто слышал, но самого его в глаза не видел. Вон-Тон был совсем низенький, с эмфиземной грудью, никогда из дому не вылезал, а к двери подходил в одном и том же блестящем янтценовском банном халате из синего латекса. Ничего другого не носил.

Я поинтересовался, гомик ли он.

– Ну, – смех в ответ, – жил он с женщиной, но, кажется, никем не побрезговал бы. Работал в строительстве – что-то там с мостом Верразано.

А где «спиды» брал?

– А вот это никого не интересовало.

***

Билли отличался от всех наркоманов своей доверительной манерой – тихий, адекватный, казалось, на него можно положиться в устранении всех проблем, включая его странных приятелей. У него был свой способ избавиться от чужаков. Спроси у них Билли как-то по-особенному «вам помочь?», и люди тут же сваливали. Идеальный страж, без преувеличения.

***

Какое-то время и Джерард жил на «Фабрике», но недолго. Территорию захватил Билли со своей компанией. Социализирующей силой «Фабрики» с 1964-го по 1967-й был амфетамин, а Джерард не принимал его. Тут он отличился – скорее уж принимал плацидил, если вообще хоть что-нибудь, – крохотную дозу, немного кислоты, чуть марихуаны, а обычно и вовсе ничего.

Амфетамин не придавал спокойствия, зато делал веселее заботы. Билли говорил, что амфетамин изобрел Гитлер, чтобы нацисты оставались бодрыми и довольными в своих окопах, а Серебряный Джордж кайфовал от рисования замысловатых геометрических узоров маркерами – другая классическая для «спидов» мания – и утверждал, что это придумали японцы, чтобы экспортировать как можно больше фломастеров. По крайней мере, они оба соглашались, что союзники тут точно ни при чем.

О Билли мне было известно только то, что он ставил как-то свет в церкви Джадсона и работал официантом в «Серендипити». Но в целом он производил впечатление творческого человека – баловался со светом, бумагой, материалами. Сначала он просто суетился вокруг, как и остальные амфетаминщики, занимаясь всякими мелочами, играясь с зеркалами, перьями и бусами, часами рисуя какую-нибудь ерунду вроде двери в кабинет – мог только на небольшом пространстве концентрироваться, – а порой перебирал так, что и сам уже не знал, что рисует. Это было еще до его увлечения астрологией, картами и оккультизмом.

Я многое понял в Билли, просто наблюдая за ним. Он был немногословен, но если уж говорил, то это было что-то очень практическое и приземленное, либо уж что-то совсем загадочное – так, заказывая себе кофе внизу в «Бикфорде», он общался по-человечески, но стоило спросить его мнение о чем-то, он тихо произносил что-нибудь вроде:

– Нельзя утверждать, не отрицая.

***

Билли был отличным старьевщиком, всю «Фабрику» обставил мебелью, найденной на улице. Огромный кривой диван, который так часто фотографировали в последующие годы, красный, мохнатый, появившийся в стольких наших фильмах, он нашел прямо под буквой «Y» на входе в YMCA.

В 60-е умение подбирать нужные вещи на улице ценилось. Знать, как использовать вещь, пропущенную другими, – талант, которым можно гордиться. Были времена, в Армию спасения или благотворительные центры ходили украдкой, боясь, что их там увидят, а в 60-е совсем не смущались, даже хвастались тем, что смогли нарыть тут или там. И всем было плевать на чистоту – я видел, как люди, дети особенно, пили прямо из чашки, только что найденной на помойке.

Однажды Билли притащил откуда-то граммофон. У него была большая коллекция оперных записей – думаю, это его Ондин пристрастил. Оба знали всяких малоизвестных оперных исполнителей, о ком никто и не слышал, и обходили все магазины пластинок в поисках раритетов и частных записей. Хотя больше всех, конечно, любили Марию Каллас. Они всегда говорили, как же это здорово, что она не бережет свой голос, не сдерживается, ничего не приберегает на завтра. Они узнавали в этом себя. Когда они распинались о ней, я думал о Фредди Херко, как он танцевал, танцевал, танцевал, пока с ног не падал. Амфетаминщики убежденно шли до самого конца – пой, пока не задохнешься, танцуй, пока не упадешь, причесывайся, пока руку не вывихнешь[20].