Строго говоря, у Марка кокни-акцента не было, как не было и лондонского – он из Йоркшира. Тем не менее первое что у него спрашивали было: «А
Когда Марк впервые попал на «Фабрику», прямо с самолета, у него в голове не укладывалось, отчего лифт серебряный и на самообслуживании, а зашедшая туда вслед за ним Бэби Джейн – с огромной копной волос и в высоченных ботиночках.
Мы как раз снимали очередную сцену из «Дракулы». Мы с Джеком Смитом и Билли сидели на диване, танцор Руфус Коллинз, Ондин, Джерард и Джейн тоже были. Джек занимался обычными приготовлениями к съемке, укладывал корзиночки с фруктами, а Наоми Левин носилась вокруг, такая вся деловая и возбужденная.
Первое, что я у Марка спросил, – хочет ли он поучаствовать; он ответил, что, конечно, хочет, и все тут же начали раздеваться. Он снял костюм и стал вместе со всеми обматываться лентами из фольги поверх нижнего белья. Смешно было, как они бегали отвечать на телефон в этих своих серебряных памперсах. Пришли арт- и кинокритик Грегори Бэткок, Сэм Вагстафф, вылитый нестареющий Кларк Кент, и Сэм Грин, работавший тем летом в «Грин-галерее». (Он любил, когда его принимали за владельца, когда он представлялся «Сэм Грин из “Грин-галереи”». На самом деле галереей управлял Дик Беллами, при поддержке Боба Скалла.)
Раз уж Джек присутствовал, в тот день человек десять попеременно снималось. Я был за камерой, снимал крупные планы, а когда мы закончили, все прямо так в фольге и расселись вокруг. Тогда, по его собственным словам, Марк подумал: «что ж, здорово», надел свой костюм и подошел поблагодарить меня за гостеприимство. Я просто сказал ему «до завтра» – я так всегда говорил, – а он с тех пор стал заходить ежедневно и, чтобы не сидеть просто так, помогал мне натягивать холсты.
Мы все еще снимали «поцелуйные» серии, и Марк сделал одну с Джерардом.
Весело было знакомить Марка с людьми искусства, потому что тогда прибавлялось персонажей, о которых мы могли бы посплетничать, натягивая полотна. Вернувшись из мастерской Фрэнка Стелла на Орчард-стрит, Марк рассказывал мне о его больших металлических картинах, или о том, как Марисоль села напротив него в «Седар-баре» и спросила, стоит ли ей идти к Сиднею Дженису, или о том, кто был в студии у Боба Индиана, или о морских пейзажах Роя Лихтенштейна с облаками и горизонтами и его новой серии.
Тем летом во Флашинг Медоус проходила Всемирная выставка, и на здании, сконструированном Филипом Джонсоном, была моя фреска «10 самых разыскиваемых преступников». Филип предложил сделать эту работу, но по каким-то политическим причинам, которых я так и не понял, организаторы ее закрасили. Мы компанией приехали во Флашинг Медоус, чтобы ее посмотреть, но к тому времени можно было увидеть лишь контуры, немного проступающие под побелкой. Одно меня радовало – я не буду виноват, если этих преступников по картинке узнают и сдадут ФБР. Потом я сделал из прессованного картона площадью несколько дюжин на четыре фута портрет Роберта Мозеса, организатора выставки, но и его завернули. Но раз уж трафарет «10 самых разыскиваемых преступников» все равно был готов, я не стал отступать и решил сделать картины. (Если их выставить на «Фабрике», вряд ли кого-нибудь поймают.)
Больше всего мне на выставке запомнилось, как я сидел в машине и слушал звуки, которые лились из громкоговорителя. Сидел там, пропуская сквозь себя слова, ощущая то же, что обычно чувствую, давая интервью, – что слова не мои, а идут откуда-то извне.
Думаю, тем летом Марк познакомился со всеми представителями нью-йоркской арт-сцены, не обязательно на «Фабрике», но точно благодаря ей.
– Ты стоял тут, рисовал, – вспоминал Марк, – а потом спросил: «Думаешь, Пикассо о нас слышал?» – и отослал меня людей посмотреть.
Я отправил его пообедать с Генри Гельдцалером, а через Генри он встретился с Джаспером Джонсом, и Фрэнком Стеллой, и Лихтенштейном, и Элсвортом Келли, и еще я однажды послал его в качестве гостинца Рэю Джонсону, который лежал в госпитале Бельвью с гепатитом. Мы сходили в ту галерею около Вашингтон-сквер, которой заправляла вместе с новым мужем мистером Сансегундо Рут Клигман, бывшая подружка Джексона Поллока, ехавшая с ним в машине, когда он разбился. Они каждый вечер показывали фильмы, и Йонас должен был зайти с андеграундными режиссерами вроде Гарри Смита и Грегори Маркопулоса. Много времени там проводили Джон Чемберлен и Нил Уильямс, близнецы-братья – одинаково одетые, оба с пышными усами и постоянно пьяные.
Самое смешное, что Марк постоянно делал записи и фотографировал, потому что по возвращении в Англию он собирался ездить по стране с лекциями и слайды показывать! Говорил, что там люди интересуются происходящим здесь не меньше, чем американцы Лондоном.