Последние месяцы своей жизни Фредди провел у одной танцовщицы недалеко от церкви Святого Марка, принимая и принимая амфетамины. Он стал затворником, перестал выходить. И больше не улыбался. Сначала он отказался от целой квартиры ради одной комнаты, затем ушел из комнаты в конец коридора, а потом удалился в маленькую кладовку – целые дни проводил там среди своих тканей, бусин и записей. Нет, иногда он выходил, чтобы поставить балет-другой, но сразу возвращался обратно. Наконец, танцовщица его выгнала, и он переехал на Ист-Сайд.
Однажды ночью он появился у Дианы де Прима, чтобы одолжить какую-то запись, и пригласил всех на представление, сказав, что собирается спрыгнуть с крыши в центре.
Несколько дней спустя, 27 октября, он поднялся в квартиру на Корнелия-стрит, принадлежащую Джонни Додду, который ставил свет для концертов в церкви Джадсона. Входная дверь у Джонни была укреплена болтами и прибита гвоздями к косяку, но там болталась доска, может, дюймов десять в ширину и три фута в высоту, через которую, сильно согнувшись, можно было пролезть. Дверь заделали из-за Фредди – он ее несколько раз взламывал.
Проникнув внутрь, Фредди пошел принимать ванну. Квартира была заставлена сценическими декорациями и коллажами – золотая ткань покрывала кирпичные стены, на потолке барочные небеса в стиле XVIII века и Тинторетто, балерины в раме из сиденья для унитаза, фото Ведьмы Орион с Бликер-стрит, стенд с почтовыми марками и т. д. Помывшись, Фредди включил «Коронационную мессу» Моцарта в стереозвуке. Сказал, что должен поставить новый балет и ему нужно побыть одному. Выгнал всех из комнаты. Как дело дошло до
В течение 26 ночей после смерти Фредди труппа официально собиралась у Дианы де Прима, чтобы читать Тибетскую книгу мертвых. Ритуал предполагал жертвоприношения, и многие вырывали пучки своих волос и сжигали их.
Поминки по Фредди состоялись в церкви Джадсона, но пришло так много людей, что провели еще одни, на «Фабрике». Показали все три фильма.
(Так странно вспоминать этот последний год Фредди, когда он закрылся в своей кладовке, потому что в 1968-м Билли Нейм сделал то же самое – зашел в темную комнату и не вышел.)
Боб и Этель Скаллы были крупными – очень, если не самыми крупными – коллекционерами поп-арта и, конечно, знали всех художников. Собирая коллекцию и общаясь с авторами, они обеспечили себе место на развивающейся арт-сцене 60-х. К открытию нового здания Музея современного искусства Филипа Джонсона Скаллы устраивали вечеринку, на которой Этель уселась прямо рядом с миссис Линдон Джонсон. Так вместе и сидели. Всего несколькими годами раньше никто, даже какой-нибудь
Этель Скалл (в те дни она предпочитала, чтобы ее звали Спайки) устраивала множество больших шикарных вечеринок, где неизменно умудрялась инспирировать маленькие интриги и разжигать вражду, которая выливалась в неловкие сцены. У нее был специально созданный для драматических конфликтов стиль «на-этой-неделе-мой-друг-ты».
К примеру, я как-то был у них, еще в Грейт-Неке на Лонг-Айленде. Это была их первая вечеринка для мира искусства. Наверное, их коллекция доросла до того, что им захотелось ею похвастаться. Отличное было место, произведения искусства просто прекрасные, и букеты цветов повсюду. Посреди вечеринки жена Джима Розенквиста зачем-то выдернула гвоздику откуда-то из центральной композиции. Этель нацелилась на нее и закричала:
– А ну верни на место! Это
Любила подкинуть людям повод для сплетен.
На открытие моих «Цветов» у Кастелли Этель устраивала вечеринку на «Фабрике» вместе с южанкой Маргерит Ламкин. До того они были подругами. Еда была от «Нэйтанс Фэймос»: хот-доги, картофель фри и гамбургеры – такая уличная атмосфера. Там были сенатор Джавитс и его пышная жена Мэрион, был Аллен Гинзберг в бардовском берете, а Джил Джонстон, балетный критик
Дамы наняли детективов Пинкертона и поставили их на лестнице, чтобы никого не пускали без приглашения. Я позвал многих своих друзей – в смысле, я ведь не знал, что там кто-то будет на входе, – и всех их развернули. Друзья на меня разозлились, что я не провел их, но, если ситуация грозит стать проблематичной, я обычно стараюсь не вмешиваться.