ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Эди туда ходила постоянно, швыряясь деньгами, которые у нее тогда еще водились, каждую ночь оплачивая счета минимум двадцати человек. Рука у нее по-прежнему была в гипсе после аварии, и она размахивала ею, стоя где-нибудь на столе. Она всегда надежно упиралась обеими ногами в поверхность – будь то стол или пол, – словно боялась, что навернется, если хоть одну приподнимет, так и стояла как вкопанная, просто выпивая и получая удовольствие. Танцевала она как-то по-египетски, очень красиво, поводя головой и подбородком. «Седжвики» мы их прозвали, такие движения, их только Эди и делала – остальные танцевали джерк под The Name Game, Come See about Me и All Day and All of the Night.

***

Мы веселились всю ночь, а весь день готовились к веселью, слоняясь по «Фабрике». Герцогиня обычно была такая обдолбанная, что любая мелочь могла спровоцировать ее на часовой монолог, и я просто сидел и наблюдал за этим. Когда в феврале на радио узнали об убийстве Малкольма Икса в Гарлеме, стали интервьюировать людей в его штабе в отеле «Тереза», и тут уж Герцогиня подключилась:

– Отель «Тереза»! Там я делала свой последний аборт.

– Ты в Гарлеме аборт делала? – ахнул я. – Чего ж не поехала к своему шикарному доктору на Пятой авеню, у которого делала первый?

– Потому что я в жизни такой боли не испытывала, как на первом. Он меня всю истыкал этой штуковиной, похожей на банан. Целых десять минут! Сплошное мучение.

– Он что, не вколол тебе обезболивающее? – спросил я.

– Ничего он не вколол. Он не хотел, что бы я там у него вырубилась и не смогла дойти домой.

– Но куда уж хуже делать аборт в Гарлеме. Не боялась?

– Я была не в состоянии снова вынести такую боль, как в первый раз, – повторила она, – но после «Терезы», дорогой, я об этом пожалела. Какая-то женщина меня упаковала и велела идти домой и делать упражнения, а не просто в кровати лежать, и позвонить ей, когда через 17 часов потуги начнутся. На другое утро я первым делом прошлась вверх-вниз по лестнице в «Блумингдейле» раз пятьдесят. Когда я вернулась домой, то от боли так одурела, что запустила туфлей в телевизор. В итоге, миленький, выскочило из меня все в туалете, и больше я не беременела.

И тут, откуда-то сзади, послышался голос Ондина:

– Да ты посмотри, какой огромный живот! Уж прости, но, кажется, тебе не помогло.

Дэвид Уитни, паренек из галереи Кастелли, вышел из лифта с двумя типичными провинциалками из Коннектикута, очень «интересующимися» моим творчеством. Я стоял, подготавливая очередные «Цветы» для парижской выставки в мае, и разговаривал с ними. Тут с задворок «Фабрики» появился Ондин с огромной банкой вазелина и выдал целую тираду про драг-квинов и трансвеститов, мол, если не можешь заниматься тем, что тебе нравится, без одежек – по крайней мере без бабских, – то о сексе лучше вообще забыть.

А потом он взглянул на женщин, которые смотрели на него не отрываясь, и спросил требовательно:

– Ну и, наконец, что такое гей-бар? Что это вообще? Отвечайте!

Дамы уставились на него. Одна была заинтригована, а лицо другой никаких эмоций не выражало. Ондин продолжил:

– Я, гомосексуалист, туда идти отказываюсь – почему это меня нужно отделять?!

– Правильно, – согласилась Герцогиня, – тебя нужно не отделять, тебя нужно изолировать…

***

«Лучшая вечеринка шестидесятых», – так Лестер Перски оценил устроенный им на «Фабрике» весной 1965-го праздник «50 самых красивых людей».

– Да лучшей вечеринки не найдешь. До пяти утра продлилась. А нет ни у кого списка присутствовавших? – интересовался Лестер. Списка, конечно, не было.

Но Джуди Гарленд там определенно была. Я наблюдал, как пятеро парней вынесли ее на плечах из лифта. Что было уж слишком, поскольку как раз той ночью, неведомо почему, никто ее и не замечал. Ну, кроме меня. Я всегда Джуди Гарленд замечаю.

Меня забавляли богатые дети, но детки из шоу-бизнеса меня забавляли еще больше. В смысле, Джуди Гарленд буквально выросла в павильонах MGM! Повстречать кого-либо вроде Джуди, чья настоящая жизнь настолько нереальна, – это здорово. Она могла по любому поводу завестись и успокоиться за секунду, величайшая актриса по жизни.

Несмотря на то что хозяином вечеринки был Лестер, он приехал очень поздно, потому что должен был забрать Джуди. А Джуди, как известно, всегда была не готова. Даже и не собиралась быть готовой. Везде опаздывала. Даже камеры не включали, пока она перед ними не встанет, так что пусть уж все ее по жизни дожидаются, правильно? Она жила на Саттон-плейс, 13, в доме Мириам Хопкинс с красной дверью, там все жили, туда заходишь и еще часа два ждешь, пока она будет практически готова начать собираться.

Когда той ночью ребята опустили ее со своих плеч, она пошатнулась, так что они снова подхватили ее и усадили на диван. Я подошел к Лестеру и спросил, где он был все это время. Конечно, я знал, где он был, – ждал Джуди, но я надеялся узнать подробности, и услышал: