ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Сейчас, как и раньше, меня могут обвинить в том, что я такой бессердечный, позволяю людям разрушать себя на моих глазах, чтобы я мог снимать или записывать их. Но я не считаю себя бессердечным – я просто реалист. Я еще в детстве понял, что, злясь и указывая кому-либо, что он должен делать, ничего не добьешься – и это просто невыносимо. Я понял, что куда проще влиять на других, если просто заткнуться, – по крайней мере, может, в этом случае они сами начнут сомневаться. Когда люди будут готовы, они изменятся. Но не раньше, и иногда они умирают прежде, чем дозреют до этой мысли. Нельзя никого изменить, если он сам не хочет, – и если кто-то хочет измениться, его не остановить.

(Потом я как-то выяснил, что Дилан сделал с «Элвисом». Более десяти лет спустя, в то время, когда подобные мои работы оценивались в цифрах с 4–5 нулями, я наткнулся на Дилана в Лондоне. Он был очень мил, дружелюбнее не бывает. Признался, что отдал картину своему менеджеру, Элу Гроссману, покачал головой с сожалением и сказал:

– Но подари ты мне еще одну, Энди, я бы такую ошибку уже не совершил…

Я думал, что история на том и закончилась, но как бы не так. Вскоре после этого мне случилось говорить с Робби Робертсоном, гитаристом The Band, и, когда я пересказал ему слова Дилана, он заулыбался:

– Ага, подарил! – Робби рассмеялся: – Вообще-то не подарил, а выменял. На диван.)

***

А в целом 1965-й был очень мирным годом. Все перемешались и тусовались по всему городу вместе. Марисоль была на меховой вечеринке Сэма, как и Патти и Клас Олденбурги, и Ларри и Кларисса Риверсы. Сэм ходил там, кормил людей виноградом, рассказывая всем интересующимся, откуда меха. Это было очень по-шестидесятнически – гордиться халявой. В 50-е хвастались, что платили много, а в 60-е смущались, если приходилось признать, что вообще платили.

***

Мы сняли множество фильмов у Эди на 63-й улице, недалеко от Мэдисон. Вроде серии «Красота», где была только Эди с разными прекрасными мальчиками, они бесились, болтали – идея состояла в том, чтобы ее бывшие присутствовали при том, как она клеит новых парней. Все фильмы с Эди теперь кажутся такими невинными и больше всего по атмосфере напоминают утренник.

Перед камерой Эди была просто невероятна – само то, как она двигалась. А двигалась она беспрестанно – даже когда спала, руки у нее всегда находились в напряжении. Сплошная энергия – и она не знала, что с ней по жизни-то делать, но для кино это было замечательно. Великие – это те, за кем можно наблюдать бесконечно, пусть это просто движение их зрачков.

Во время каждого визита к Эди казалось, что тебя вот-вот арестуют, – ее район постоянно патрулировала куча полицейских (охраняли какое-то консульство напротив). Когда мы только познакомились, у нее был лимузин, и водитель то и дело выруливал куда-нибудь, но вскоре лимузин пропал. Потом она перестала покупать дорогую модную одежду. Мне сказали, что она окончательно исчерпала свой трастовый фонд и теперь ей придется жить на родительское пособие в пять сотен.

Но я так и не мог понять, были у нее деньги или нет. Она носила купленные за гроши майки вместо дизайнерских нарядов, но выглядела так здорово, как другим и не снилось. И при этом она каждую ночь оплачивала за всех счета – все подписывала, куда бы мы ни пошли. Опять же, не знаю, вела ли она свою бухгалтерию, оплачивал ли кто-то за нее счета или что. Я так и не понял, была она самой богатой или самой бедной из моих знакомых. Знал только, что с собой у нее никогда денег не было, но это, кстати, признак настоящего богатства.

Я снял фильм «Бедная маленькая богатая девочка», где Эди рассказывает, каково девушке, только что потратившей свое наследство, – она болтает по телефону, возвращается обратно в кровать, красуется в своей коронной белой норковой шубе.

Я всегда хотел снять фильм о целом дне из жизни Эди. Да, впрочем, такой фильм я хотел снять практически обо всех людях. Мне никогда не нравилась идея выбирать определенные сцены, отрезки времени, складывать их вместе, потому что тогда все получалось не как в реальности, – не жизнь, а картинка. Мне нравилось снимать одним большим куском, каждую секунду. Однажды Марио Монтеса спросили, как со мной работалось, устраивал ли я репетиции актерам и т. д., а Марио ответил, что, поскольку репетиции и монтаж связаны, тот, кто не монтирует, и репетировать не станет. Это абсолютно точно. Я просто хотел найти замечательных людей и позволить им быть самими собой, говорить о том, о чем они обычно говорят, а я бы снимал их в течение определенного времени, вот тебе и кино. В те дни для некоторых фильмов мы использовали сценарии Ронни Тейвела, а для других просто подавали идею или тему, с которой нужно работать. Чтобы сыграть бедную богатую девочку, Эди сценарий не требовался – будь ей нужен сценарий, роль была бы не по ней.

***