ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Нико в Лондоне записала пластинку I’m Not Sayin’ (Эндрю Олдэм, работавший с «роллингами», ее спродюсировал) и еще появилась в «Сладкой жизни». У нее был маленький сын – по слухам, от Алена Делона, и Пол тут же спросил ее о нем, потому что Делон был его любимым актером, и Нико ответила, что это правда и что мальчик живет в Европе с матерью Алена. Уходя из ресторана, Пол заявил, что мы должны снимать Нико и найти ей рок-группу. Он все повторял, что она «самое прекрасное из созданий земных».

Нико была «суперзвездой» нового типа. Бэби Джейн и Эди обе были дружелюбные, американские, общительные, яркие, возбужденные, разговорчивые, а Нико была чудно́й и молчаливой. Задашь ей вопрос, а она минут через пять только ответит. Описывая ее, использовали выражения memento mori и macabre. Она бы на стол танцевать не полезла, как делали Эди или Джейн, скорее, спряталась бы под ним. Она была загадочной и европейской, этакой богиней луны.

***

Председатель Нью-Йоркского Общества клинической психиатрии пригласил меня выступить на их ежегодном банкете. Я сказал, что рад бы поучаствовать, но только своими фильмами – покажу «Проститутку» и «Генри Гельдцалера», – и он согласился. А потом я познакомился с «велветами» и решил, что лучше с ними выступлю, против чего он тоже не возражал.

Так что как-то вечером в середине января вся «Фабрика» отправилась на этот банкет в отель «Дельмонико». Приехали к самому началу. Там было около трех сотен психиатров с их спутниками и спутницами, и всем им сказали, что после застолья будет кино. Когда подали второе, заиграли The Velvet Underground и завыла Нико. Джерард и Эди забрались на сцену и стали танцевать, в открывшиеся двери ворвались Йонас Мекас с Барбарой Рубин и их командой, светом и микрофонами и стали атаковать психиатров вопросами вроде: «Какая у нее вагина? У него достаточно большой пенис? А вы ее лижете? А чего смущаетесь-то? Вы же психиатры, вам не положено смущаться!»

Эди пришла с Бобби Ньювиртом. Пока ребята снимали, а Нико пела песню Дилана, Джерард заметил (потом рассказывал), как Эди тоже пыталась петь, но даже в таком гаме было слышно, что голоса у нее нет. Он вспоминал этот вечер как последний раз, когда Эди с нами выходила на публику, ну, кроме всяких вечеринок то тут, то там. Джерард считал, она чувствовала, что теряет свои позиции, и первая девушка в городе теперь Нико.

Нико и Эди были такими разными, что их и сравнивать незачем. Нико холодная, а Эди искрометная. Но самое грустное, что к тому времени Эди уже сидела на тяжелых наркотиках и растворялась в них все больше и больше. Светская львица превращалась в наркоманку. Друзья пытались помочь ей, но она их не слушала. Говорила, что хочет карьеры и что получит ее, раз ею занимается Гроссман. Но как ты сделаешь карьеру, если не в состоянии заставить себя хоть над чем-либо работать?

Джерард заметил, какой потерянной выглядела Эди на этом психиатрическом банкете, а я ничего не видел – слишком увлечен был психиатрами. Они жутко разозлились, кто-то собрался уходить, эти дамы в длинных платьях и мужчины с черными галстуками. И если музыка – просто фон, – исполняемая «велветами», их еще не добила, то слепили софиты, а вопросы, которые ребята безжалостно задавали один за другим, заставляли краснеть и заикаться. А Джерард станцевал свой знаменитый танец с хлыстами. Мне все нравилось.

На другой день в Tribune и Times были длинные заметки о банкете с заголовками «Шоковая терапия для психиатров» и «Синдром поп-культуры в “Дельмонико”». Лучше аудитории не придумаешь.

***

В январе «Синематека» переехала на 41-ю улицу, и «велветы» снова играли с Нико, а у них за спиной крутили «Винил», «Эмпайр» и «Ешь», а Барбара Рубин с командой как обычно обходила публику с камерами и светом. Джерард на сцене размахивал в воздухе длинной фосфоресцирующей трубкой. Все действо называлось «Напряг Энди Уорхола».

***

В те дни еще можно было жить практически без денег, и, кажется, «велветы» именно так и делали. Лу рассказал мне, что они с Джоном неделями ничего кроме овсянки не едят, сдают кровь и позируют для желтых газет, которым нужны фото, чтобы иллюстрировать свои байки. Подпись к одной из фотографий Лу гласила, что он – сексуальный маньяк-убийца, прикончивший 14 детей и записавший их крики, чтобы слушать их каждую ночь и дрочить в своем канзасском хлеву, а фото Джона поместили с историей о том, как мужчина убил своего любовника, собиравшегося жениться на его сестре, потому что не хотел, чтобы та жила с педиком.

Пол спросил у Лу, как «велветам» удалось заполучить девушку-барабанщицу, и он ответил:

– Да очень просто. Стерлинг знал ее брата, у которого был усилитель, и тот разрешил нам пользоваться аппаратом, если возьмем в группу его сестренку.