ПОПизм. Уорхоловские 60-е

– Если не изображаешь мужчину, женщину, кошку, собаку или дерево, то это не искусство, – говорил Пол. – Заходишь в галерею, смотришь на какие-то подтеки и спрашиваешь кого-нибудь из заумных галеристов: «Это что? Свеча? Столб?» – а они вместо этого называют тебе имя художника. «Это Поллок». Имя его называют! И что? Кончается это тем, что люди смотрят на ценники под этой плохой графикой в галереях и покупают все, на что хватает денег.

– Это все равно что читать об архитектуре, – Пол понизил голос: мы все-таки были в доме известного архитектора. – Все эти глупости в жалких журналах – об оконных и дверных проемах в современных стеклянных панелях. Здания никакие, вот они и изобретают язык, чтобы хоть звучало весомо.

Что в Поле было здорово, так это то, что слушать его было одно удовольствие, какую бы чушь он ни нес. Мог и тебя самого назвать идиотом, а ты бы не возражал – даже смеялся бы, потому что делал он это феерично.

– Пошли найдем The Velvet Underground, – предложил Пол, и мы вышли на улицу.

Уже стемнело, но огни Стеклянного дома освещали деревья и траву вокруг, и все было заставлено корзинками для пикника. «Велветы» уже начали играть, и Джерард поспешил присоединиться к ним. Я размышлял о том, что обычно «Фабрику» представляют как место, где у всех схожие взгляды, – в действительности же мы были компанией противоположностей, невесть каким образом оказавшихся вместе.

***

Фред совсем увлекся. Переехал из прекрасного дома де Менилов в отель «Генри Хадсон» на 57-й Западной улице, там жили многие наши. Он бросил свою гламурную изысканную обстановку ради стандартной комнаты в вест-сайдском отеле – он был очарован захудалым блеском «Фабрики» и желал его всё в бо́льших дозах. Когда он впервые пошел – точнее, попытался пойти – в «Макс», на нем была его ковбойская том-миксовская шляпа, и Микки остановил его на входе и заявил:

– Я тебя не знаю.

Как Фред мне говорил, он был настолько потрясен, что просто сказал: «да? ну ладно», вышел и направился, чтобы утешиться, в эксклюзивный «Эль Морокко». (Мало что так добавляет человеку идиотизма в неловкой ситуации, чем дурацкая шляпа.)

***

Говорят, что всегда хочешь того, что получить не можешь, что «трава зеленее» и все такое, но в середине 60-х я никогда, никогда-никогда и на мгновение так себя не чувствовал. Настолько я был счастлив делать именно то, что и делал, именно с теми людьми. Конечно, были моменты в моей жизни, когда я хотел много такого, чего у меня не было, и завидовал тем, у кого оно было. Но в тот момент мне казалось, что я в нужном месте и в нужное время. Это было сплошное везение и сплошная сказка. И если у меня не было того, чего хотелось, я чувствовал, что это дело всего лишь пары дней. Ни о чем особо не волновался – все само плыло к нам в руки.

***

В мае в Монреале на берегах реки Сен-Лоренс открылась Всемирная выставка, и в американском павильоне было шесть моих «Автопортретов», поэтому мы с Фредом и Джоном де Менилом вылетели в Канаду на личном самолете Джона посмотреть на них.

Американский павильон представлял собой геодезическую сферу работы Бакминстера Фуллера, с алюминиевыми солнцезащитными шторами, капсулой с «Аполлона» и длинной открытой лестницей. Такое и ожидаешь увидеть на международной экспозиции. А неожиданным было то, что в остальном американское искусство составлял поп-арт – секция называлась «Креативная Америка». Помню, осматривая ее, я подумал, что теперь Штаты разделились на два лагеря – один официальный, серьезный и «значительный», а другой фривольный, в поп-стиле. Люди делали вид, что миллионы рок-н-ролльных пластинок, которые покупают их дети, ничего не значат, а слова какого-то экономиста откуда-нибудь из Гарварда – значат. Так что американская экспозиция была своего рода официальным признанием того, что людям интересно просто наблюдать за знаменитостями.

Из искусства там были еще работы Раушенберга, Стеллы, Пунса, Зокса, Мазервелла, Д’Арканджело, Дайна, Розенквиста, Джонса и Олденбурга. Но по большей части это была поп-культура – фильмы и изображения звезд, бутафория, ремесла, индейские промыслы, гитары Элвиса Пресли и Джоан Баэз. И они были не частью, а сутью экспозиции: поп-Америка – это и есть Америка.

Раньше считалось, что интеллектуалы не в курсе, что происходит в другой части общества – массовой культуре. Эти сцены из ранних рок-н-ролльных фильмов так устарели – старомодные персонажи впервые слушают рок-н-ролл, притопывают ножкой в такт и говорят: «Здорово. Как, ты говоришь, это называется? Рок-н… ролл?»

Когда Томас Ховинг, директор Метрополитен, говорил об экспозиции с тремя древними бюстами египетских принцесс, он бесцеремонно назвал их The Supremes. Все теперь стало частью одной культуры. Поп-взгляд давал людям понять, что они сами и есть часть истории, что им не нужно прочитать книгу, чтобы стать частью культуры, – нужно ее просто купить (как пластинку, телевизор или билет в кино).

***