Пол считал, что на «Фабрике» должно быть больше порядка, как в обычном офисе. Он хотел превратить ее в настоящую кинопроизводственую-деньгодобывающую компанию и не видел никакого смысла в том, чтобы позволять всем этим молодым и немолодым ребятам шататься там без всякой цели. Хотел изжить царившую последние несколько лет привычку приходить и бездельничать. Вообще-то это было неизбежно – мы общались с таким количеством людей по всему городу, что наш круг разросся до сотен человек, и уже нельзя было круглые сутки держать двери нараспашку, слишком безумно.
Пол стал отличным офис-менеджером. Он единственный разговаривал с деловыми людьми, читал
Бо́льшая часть заявлений Пола для газет в напечатанном виде выглядела вопиюще. Поначалу это были просто реплики то тут, то там, но к концу следующего года интервью о нас были полны его разглагольствований. Ранний стиль «Фабрики» пришел из поп-арта, где не говорят, а просто делают всякие непотребства, а с прессой общаются «жестами», что куда артистичнее. Но сейчас все изменилось – каждый был готов к формулировкам, а Пол без формулировок – ничто.
Чтобы превратить «Фабрику» в воображаемый им офис, Пол заставил треть ее площади перегородками, поделив пространство на маленькие кабинки. Он намеревался дать людям понять, что теперь на «Фабрике» занимаются бизнесом – делопроизводством с пишущими машинками, скрепками, конвертами, папками и офисными отсеками. Хотя в том виде, как он себе это представлял, бизнеса не получилось – люди начали использовать эти кабинки для секса.
Тем временем мы стали мишенью яростных атак на почве наркотиков и гомосексуализма. Если нападки делались в умной, веселой манере, я и сам с удовольствием читал их. Но если кто-нибудь на полном серьезе критиковал нас в прессе «на моральных основаниях», я думал: «Чего они к
Естественно, педики на «Фабрике» были – мы существовали в индустрии развлечений, а это ж весело! Естественно, у нас было больше геев, чем, скажем, в конгрессе, но наверняка меньше, чем в вашем любимом телешоу про полицейских. На «Фабрике» можно было продемонстрировать свои «проблемы», и никто бы тебя за это не возненавидел. А если ты можешь превратить свои проблемы в развлекательный процесс, тебя еще больше полюбят за то, что ты достаточно силен, чтобы признаться в собственной инаковости и даже уметь над ней посмеяться. В смысле, на «Фабрике» не было лицемерия, и, думаю, причина, по которой на нас так много и неистово нападали, заключалась в том, что мы отказывались подыгрывать, лицемерить и скрываться. Это подстегивало тех, кто желал сохранить старые стереотипы. Я спрашивал: «Неужели людей, играющих в эти имиджевые игры, не волнуют те несчастные, которые просто не могут вписаться в ту или иную роль?»
Когда среди наших ребят случались нервные срывы или попытки самоубийства, начиналось: «Видите? Видите? Вот до чего вы их довели! Раньше с ними все было в порядке!» Ну, на это я могу ответить только, что, если кто-то был в порядке до встречи с нами, он и потом оставался в порядке, а если у них были серьезные проблемы – порой никто и ничто тут не могло помочь. В смысле, на улице полным-полно людей, которые сами с собой разговаривают. А не так чтобы ко мне приходили новорожденные с идеальными анализами, а я их растлевал.
И натуралов на «Фабрике» тоже хватало. Просто гомосексуальность бросается в глаза, но на самом деле многие болтались у нас из-за красивых девчонок.
Конечно, говорили, что «Фабрика» рассадник порока уже потому, что там «все можно», но, на мой взгляд, это как раз было очень хорошо. Один парень-натурал как-то сказал мне:
– Здорово
К примеру, если мужчина видит двух парней, занимающихся любовью, случается одно из двух: его это или возбуждает, или не возбуждает – и так он узнает, кем является он сам. Думаю, люди должны увидеть абсолютно все и решить для самих себя, а не позволять другим решать за них. Как бы там ни было, «Фабрика» определенно многим помогла с решениями.
Тем летом я познакомился с Кэнди Дарлинг.