ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Джим только что отыграл в «Сцене» и должен был появиться в нашем фильме «Я, мужчина». Тем летом Нико, которую мы всё пытались снять в полнометражном фильме, наконец сказала:

– Ладно. Снимусь у вас, но там должен быть Джим.

Она тогда с ума по нему сходила. Когда она спросила его, он согласился, сказал, что все знает об андеграундном кино, учился в киношколе и т. д. Но в итоге Нико заявилась с голливудским актером Томом Бейкером.

– Джиму его менеджер не разрешил, – пояснила она, – а это хороший друг Джима из Лос-Анджелеса, он хочет сниматься, – и мы решили, почему бы и нет.

Мы закончили «Я, мужчина» за несколько дней до вечеринки у Бетси, и фильм должен был скоро пойти в «Хадсоне» (последним из нашего там показывали «Моего хастлера»). «Я, мужчина» был серией эпизодов с этим парнем, Томом, который встречается с шестью разными женщинами в Нью-Йорке – с кем-то спит, с кем-то разговаривает, а с кем-то ругается. Наверное, прошел слух, что нам для разнообразия нужна толпа девушек для съемок, что подсказало Виве идею, будто она может стать одной из наших статисток, так что она подозвала меня у Бетси и спросила, возьмем ли мы ее.

Это был всего лишь наш третий разговор с Вивой. Как-то в 1963-м на открытии выставки она подошла ко мне и представилась, тогда она еще жила с фотографом и пыталась стать модным бильд-редактором. Не помню, о чем мы в тот раз говорили, – наверное, об искусстве (она знала многих художников). Луис Уолдон, наш знакомый общительный актер, повстречал ее в Виллидж году в 1960-м и рассказал мне об этом следующее:

– Я познакомился с Вивой в закусочной «Джо» на 4-й Западной улице. У нее по всей голове были струпья, которые она постоянно ковыряла. Она только вышла из психбольницы, где лежала с нервным срывом. Спросила, чем я занимаюсь, – вспоминал дальше Луис, – а я ответил, что я актер. Она смерила меня взглядом и сказала: «Ты – кто? Не похож на актера». Я сказал, что все-таки актер. А она: «Да ну прямо там». Она тогда рисовала. Была моделью в Париже, но не пробилась там, так что вернулась к себе, в нью-йоркский пригород, а родители отправили ее в психбольницу.

Я удивился, услышав, что у Вивы был нервный срыв, – она всегда говорила, что почти был.

– И когда она оправилась? – спросил я.

Луис посмотрел на меня:

– Брось, разве она оправилась?

– Ну, настолько плохо ей больше не было? – поинтересовался я.

– Нет, в этом вся Вива – настолько плохо ей вообще не бывает. Она плоха ровно настолько, чтобы свести человека с ума, и соображает ровно столько, чтобы вовремя это прекратить… – Луис с Вивой постоянно ругались (они друг друга стоили), но тем не менее очень друг другу нравились.

В ту ночь у Бетси я знал о Виве только то, что видел своими глазами. У нее было поразительное лицо, не сразу поймешь, красавица она или уродина. Я как-то полюбил ее облик и был поражен ее осведомленностью в литературе и политике. Она постоянно болтала, а голос у нее был бесконечно утомленный – невероятно, как в голосе женщины может быть столько скуки. Она рассказала мне, что только что снялась обнаженной в фильме Чака Уэйна «Чао, Манхэттен» и спросила, не собираюсь ли я снимать новый фильм. Я ответил, что у нас завтра съемки, и дал ей адрес, чтобы она могла прийти, если захочет.

***

Я знал, что скоро у нас будут новые проблемы с цензурой, – по крайней мере если наши фильмы будут привлекать внимание, – и, наверное, подсознательно я понимал, что неплохо бы иметь хоть одного нормального героя в каждом фильме. Формально в определение «непристойности» входила характеристика «не представляющий собой общественной значимости», и я подумал, что, если взять кого-нибудь красивого вроде Вивы, посадить голышом в ванну и заставить говорить умные вещи («знаешь, Черчилль по шесть часов в ванной проводил»), шансов обойти цензуру будет больше, чем с хихикающей девочкой, которая лепечет: «Дай потрогать твой член». Это просто тупая стратегия для законников, по мне так все мои актеры были классными – те, кто был собой перед камерой, – и я их одинаково любил.

Вива на той же вечеринке призналась мне, что по уши влюблена в скульптора Джона Чемберлена, а он любил Ультра Вайолет. Спросила, что я знаю об Ультре, в чем ее секрет, почему ее обожают мужчины, а я сказал, что совсем ничего о ней не знаю. И спросил в свою очередь, знает ли что-нибудь сама Вива.

– Абсолютно ничего, – ответила она. – Откуда у нее деньги?

Я этого тоже не знал, но, поскольку это был первый вопрос, который задавали об Ультре, – в конце концов, она дорого одевалась, ездила на линкольне и жила на Пятой авеню, – я удивился, что и Вива задала его. Позднее, когда я узнал ее лучше, то выяснил, что именно это интересовало ее и во всех остальных людях: «Откуда у них деньги?»