– Господи, какая же невероятно плохая здесь музыка, – затянул Пол. – Ты только подумай: Сан-Франциско не сумел ни одного достойного музыканта представить! Ни Дилана, ни Леннона, ни Брайана Уилсона, ни Мика Джаггера –
В ту поездку мы читали в колледжах лекции и отсняли материал для «Мотоциклиста», но у нас так и не вышло порадовать сан-францискцев – если мало улыбаешься, они относятся к тебе враждебно.
Как-то в сентябре мы с Полом отправились в «Хадсон-театр» посмотреть на публику, пришедшую на фильм «Я, мужчина». Через пару недель у нас там была премьера «Мотоциклиста», и мы хотели узнать, смеются ли зрители, мастурбируют или делают заметки, чтобы было понятно, нравятся им комедия, секс или искусство.
Мы зашли и заняли свои обшарпанные места. Впереди группой располагались несколько студентов, тут и там кучками сидели люди в плащах. Шла сцена, в которой Том Бейкер пытается соблазнить девчонку и говорит: «Тебе нужно расслабиться». А она ему: «Я просто плохо тебя знаю», – а потом он спрашивает: «А тебя заводит, что я сижу здесь голый?» А она говорит: «Ну, играла бы
Долго мы там не сидели – ровно столько, чтобы понять, что ребятам это кажется уморительным. Когда мы уходили, парень в кассе сказал нам, что больше всего народу у них во время ланча.
Чем больше времени мы проводили в «Максе», тем больше встречали новых людей. Там была троица симпатичных малышек, знакомых между собой целую вечность, – Джеральдина Смит, Андреа Фелдман и Патти Д’Арбанвиль. Патти выросла в Виллидж. Ее родители все еще жили напротив кафе «Фигаро», там девчонки и зависали до самого закрытия, а потом шли к Патти домой ночевать. Однажды осенью в «Максе», когда все в клубе сидели молча и рисовали в своих «дневниках трипов» – за исключением сумасшедшей драг-квин, которая вытанцовывала на столе под
– Я ходила в три разные католические школы Бруклина, и меня отовсюду выгнали – тогда я попала в школу Вашингтона Ирвинга, – рассказывала она, кивая в сторону 16-й улицы и Ирвинг-плейс, в нескольких кварталах отсюда.
– А как насчет Андреа? – спросил я.
– Ну, Андреа ходила в продвинутую школу для творчески одаренных детей, «Кинтанос», она кучу денег стоила – из тех школ, куда можно не ходить, если настроения нет. Прямо рядом с «Ондином».
Я не мог их представить за партой или за рабочим столом. Ну, может, не больше парочки дней в году. Так что мне было непонятно, как они достают лучшую одежду и разъезжают везде на такси. Той ночью я взял и спросил Джеральдину напрямик, где же они берут деньги. Она показала на свою ровесницу в другом конце комнаты.
– Мы с Андреа живем с Робертой на углу Парк-авеню и 31-й, – сказала она.
– А Роберта где деньги берет? – снова спросил я.
– У нее очень богатый муж.
Я опять посмотрел на эту Роберту, пока Джеральдина продолжила:
– Раньше с ней жила Даниэль Луна, а теперь – мы с Андреа, а ее муж всех содержит.
Даниэль Луна была первой черной моделью в высокой моде – ослепительная женщина.
– А сколько Роберте? – спросил я Джеральдину.
– Тридцать три – богом клянусь! Но она такая худенькая, что по ней и не скажешь.
Джеральдина добавила, что, по ее мнению, скоро их всех вышвырнут, потому что Даниэль звонила в Европу долларов на пятьсот в месяц, и муж Роберты из-за телефонных счетов с ума сходил.
– И у Даниэль этот ненормальный бойфренд, который в последний раз вообще ударил ее по голове пивной бутылкой, – рассмеялась Джеральдина, – сразу после того, как она закончила читать нам лекцию о том, как нехорошо, что мы курим траву и принимаем ЛСД.
– А одежду вам кто покупает? – спросил я, оглядывая ее дизайнерское мини-платье и симпатичные кожаные сапожки.
– Мы ходим за покупками с кредиткой Андреа, ну, то есть ее матери. Не знаю… Да мне всегда кто-то покупает шмотки…
Джеральдина впервые приехала на Манхэттен из Бруклина, по ее словам, когда выступали