ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Это был третий раз, когда мы разговаривали, а второй случился в 1965-м, когда она пришла на «Фабрику» просить у меня денег. Небрежно так, будто требовала зарплату – а я тогда ее даже не знал! Она сказала дословно следующее: «Мне нужна двадцатка, вы можете себе это позволить». У нее была привычка во время разговора элегантно так почесывать промежность поверх одежды. Я произнес бессмысленную фразу, которую всегда говорят, не желая раскошелиться: «Денег нет». На той вечеринке в честь Львов – она тоже была Львом – я видел ее впервые после того случая и поинтересовался, что заставило ее попрошайничать в тот день.

– Ну, – начала она, – Джерард всегда звал меня на «Фабрику», а я всегда отказывалась, а потом узнала, почем продаются ваши картины, и в следующий раз пошла с ним.

– А как с Джерардом познакомилась? – спросил я.

– Да как-то в «Челси». Мы с сестрой снимали там комнату, однажды нам шестнадцать долларов не хватило на квартплату, и тут пришел Джерард и давай приставать, а я сказала: «Убирайся, Джерард, все же знают, что ты педик!» – а он очень расстроился и стал кричать: «Да с чего ты взяла? С чего ты взяла?» – а я ответила, будто все говорят, что он твой парень, и он разозлился: «Да ничего подобного! Ничего подобного!» – так что я посоветовала ему попробовать с моей сестрой, но она его тоже послала, а когда я пришла на «Фабрику» посмотреть на тебя, ты меня с деньгами тоже послал, вот и все.

***

На другой день Вива приехала в квартиру, где мы снимали «Любови Ондина» (изначально как часть ****, но потом мы решили этот фильм отдельно выпустить). Она с ходу расстегнула блузку и показала нам грудь: соски она заклеила пластырем, так что во время съемок мы заявили Ондину: если он хочет увидеть ее голой, придется заплатить за каждый снятый ею предмет одежды, включая оба пластыря.

Все мы любили Виву – мы таких еще не встречали, и с тех самых пор она забесплатно снималась во всех наших фильмах. Она даже писала обзоры наших фильмов в местном издании Downtown, подписываясь Сьюзан Хоффман (ее настоящее имя) и посвящая себе целые пассажи: «Вива! – это уморительная смесь Греты Гарбо, Мирны Лой и Кэрол Ломбард… в ней сочетаются элегантность 30-х и язвительная прямота 60-х». Мы выбирали фразы из Вивиных восторженных излияний о себе самой и помещали их на наши афиши. А почему нет? Все, что она писала, было правдой.

И если можно избавиться от цензоров, запутав их, то Вива подходила идеально: когда она раздевалась, было непонятно, должно ее тело возбуждать или остужать – «похоть» оказывалась под большим вопросом.

***

В августе 1967-го Пол, Ультра, Ондин, Билли и я прилетели в Калифорнию на премьеру «Девушек из “Челси”» в лос-анджелесском «Президио». Нико там уже не было – она провела лето в «Замке» с Джимом Моррисоном, но потом уехала с Брайаном Джонсом на фестиваль в Монтерей. (Эди какое-то время тоже прожила тем летом в «Замке». Она пересекла страну в микроавтобусе-«фольксвагене», – не знаю, кто был за рулем, – в последнее время ей в Нью-Йорке совсем поплохело от наркотиков.)

***

Мы разбились на две группы. Ондин, Билли и девушка, которую они звали Орион, Ведьма с Бликер-стрит, – их амфетаминовая подруга из Нью-Йорка, которая только переехала в Сан-Франциско, – составляли одну группу. Они постоянно терроризировали «детей цветов» и каждую секунду повторяли, что терпеть не могут Западное побережье. Я как-то зашел к ним, когда они только приняли белладонну, и наблюдал, как друг Ондина, абсолютно голый, только в носках в горошек, уронил мраморную столешницу себе на ноги и ничего не почувствовал. Ондин заявил:

– Нет другого такого галлюциногена, как белладонна. Это зрительный яд.

Я и от других слышал, что кислота по сравнению с белладонной – ничто.

Оставшиеся просто бродили по городу, стараясь почувствовать его атмосферу на исходе «лета любви». Хиппи Сан-Франциско нервно относились ко всему, что превышало, так сказать, психоделический уровень бедности: во всем, что стоило денег, они видели Устроенность, и когда мы пару дней разъезжали на лимузине с открытым верхом, нанятом для нас кинотеатром, мы были для них как красная тряпка для быка – «дети цветов» оборачивались на нас на улице и глазели с презрением. Нам было все равно, даже забавно, а Пол, конечно, веселился вовсю – даже придумал, как еще больше разозлить типов с Хейт и Эшбери: требовал притормозить у компании ребят в бусах и цветах, опускал стекло и спрашивал:

– Скажите, где ближайшая Армия Спасения? Хотим прикупить хипповской одежды.

Разъезжая по разным районам города, мы говорили о «Черных пантерах». (Наряду с «негром» и «черным» появился термин «афроамериканец», но не прижился – это все равно что пытаться переименовать Шестую авеню в Авеню Америк.) «Черные пантеры» привлекали много внимания, разгуливая по Сан-Франциско со своими пушками, и остановить их было нельзя, потому что закон не запрещал носить оружие – главное, чтобы не на виду. Но раньше этой формальностью никто не пользовался, и теперь оружие шокировало, особенно хипповский город, занимающийся любовью, а не войной.

***