ПОПизм. Уорхоловские 60-е

Обычно считают, что мы стали много общаться с местными драг-квинами в 1968-м, потому что до того, как Пол пригласил Джеки Кертиса и Кэнди сниматься в «Плоти», у нас они не появлялись. Конечно, в ранних фильмах у нас был Марио Монтес, но Марио переодевался женщиной только для выступлений – в жизни он никогда такого себе не позволял, – и был скорее явлением шоу-бизнеса, а не общественно-сексуальной сферы, как настоящие драг-квины.

До 1967-го драг-квинов все еще не признавали в традиционных субкультурных сообществах. Они не выходили за границы своей привычной среды – окраин больших городов, обычно маленьких грязных отелей, держались «своих» – изгои с плохими зубами и запахом, с дешевым макияжем и убогими нарядами. Но потом, как в свое время наркотики пришли в жизнь обычных людей, проявились и проблески в сексуальной сфере, так что многие стали отождествлять себя с драг-квинами, видя в них «сексуальных радикалов», а не унылых неудачников.

В 60-е у обычных людей начались проблемы с сексуальной идентификацией, и некоторые многое о себе понимали, общаясь с драг-квинами. Так что тогда люди даже хотели с ними соприкасаться – им будто становилось легче уже от того, что они могли сказать себе: «По крайней мере я знаю, что я не драг-квин». Вот так в 1968-м, после многих лет отторжения, люди стали принимать драг-квинов – чуть ли не искать их расположения, приглашать повсюду. Даже несмотря на новую моду «смотри на вещи здраво/не лезь не в свое дело/занимайся собой», в драг-квинах было нечто такое, что вызывало вопросы. В смысле, это «нечто» – оно всех занимало.

– А она «заправляет»? – спрашивали драг-квины Джеки Кертиса о Кэнди, а он отвечал им:

– Слушайте, ну даже Гарбо иногда надо приводить в порядок свои украшения.

Сама Кэнди называла свой пенис «мой недостаток». Всегда было неясно, как же звать драг-квинов – «он», «она» или что-то среднее. Обычно это получалось интуитивно. Джеки я всегда звал «он», потому что мы были знакомы до того, как он стал драг-квином, а Кэнди Дарлинг и Холли Вудлаун – «она», потому что они уже были такими, когда мы встретились.

***

Но если в 1968-м драг-квины стали частью общей фриковой культуры, в 1967-м они все еще считались экзотикой. Одним жарким августовским днем «лета любви» мы с Фредом шли по Вест-Виллидж забрать брюки, которые мне сшили в «Ливер мэн». Полно было кайфующих «детей цветов» и наблюдающих за ними туристов. 8-я улица представляла сплошной карнавал. В каждом магазине лежали пурпурные «дневники трипов», психоделические постеры, пластиковые цветы, бусины, фимиам и свечи, а еще там был спин-арт – зажимаешь кисточку между спицами и создаешь собственный образец поп-арта (такое любили делать под кислотой), – и ларьки с пиццей, и тележки с мороженым – ну чисто луна-парк.

Прямо перед нами шел парень лет девятнадцати-двадцати с битловской челкой, а рядом с ним – высокая вызывающая блондинка-драг-квин на высоченных каблуках и в сарафане, со специально спущенной с плеча бретелькой. Они оба смеялись, и когда мы повернули на Гринвич-авеню, где у стен стоят проститутки, то увидели, как блондинка оглянулась и громко сказала, чтобы все местные педики слышали:

– Ой, ты только посмотри на этих зеленых ведьм[41]!

Тогда парень обернулся. Он узнал меня и попросил расписаться на бумажном пакете с английскими нарядами из бутика «Каунтдаун». Я спросил, что в пакете.

– Атласные штаны для чечетки – для моей новой пьесы, «Слава, волшебство и золото». Премьера в сентябре – я пришлю вам приглашение. Меня зовут Джеки Кертис.

Я присмотрелся к блондинке. Издалека она была намного привлекательнее – вблизи становилось заметно, что у нее проблемы с зубами, но все равно она была лучшей из местных драг-квинов. Джеки представил ее как Хоуп Слэттери, так Кэнди поначалу звала себя – в действительности ее звали Джимми Слэттери и она была родом из Масапеки, Лонг-Айленд.

Позже, когда я уже знал их обоих достаточно хорошо, Джеки рассказал, как они познакомились: