Вневременная атмосфера Атлантополя вскоре сменилась на серпантин. Виляя по узким двухполосным дорогам между высоченных лохматых джунглей, мы проникались мнимо девственной природой на деле блудливого острова. Чувствовали недвижимую вечность вековых деревьев и выглядывающего из-под обрыва моря. Однако вечное спокойствие снаружи убивалось хаотичной суетой внутри: кто-то бесконечно беседовал и ругался, смеялся и храпел, вонял курицей, потом и колбасой. Свирепая бабка на весь салон требовала у водителя ехать аккуратнее. Он периодически отвечал ей что-то в духе «ага, старая», но она не слышала его за двумя воркующими парочками и танцующим Стромаем. Я поинтересовался у своего угрюмого соседа, не знает ли он, когда будет Форельск, но, услышав меня, он вздохнул и отвернулся к окну.
А из-за окон зеленели горы. Травянистые, спрятанные деревьями. Пережившие не меньше сицилийских холмов. Пережевавшие океаны крови. Атлантидские горы наплодили в своих долинах массы венозных дорог, ведущих туристов непонятно куда: то ли к имперским дворцам, то ли к безжизненным джунглям. Мы рьяно колесили по одному из этих узких зигзагов. Чуть правее деревья убегали в небо. Чуть левее обрыв обласкивал взгляды морем. Солнце плавило металлическую крышу автобуса, но пробиравшийся в окна ветер более-менее сглаживал духоту. Хотя я и утопал в поту, это было сугубо моей проблемой: акклиматизация мне тяжело дается. Зато дедуля, уничтоживший к этому моменту целый пузырь, акклиматизировался удивительно просто. Приоткрывши вторую порцию традиционного прилетного снадобья, он проникновенно рассказывал мне о жизни.
Водитель внезапно остановился прямо посреди серпантина.
– Разве по маршруту здесь есть остановка? – спросил я у дедули.
– Ос-та-нов-ки, – отвечал он с большим трудом, – это главное условие жизни!
На обочине недвижимо стоял местный кентавр. Его накаченный торс скрывался под пальмовой рубашкой, с головы свисали черные немытые кудри, а в горячий асфальт упирались четыре лошадиных копыта. В грязной спутавшейся гриве давно поселились жуки. Кентавр медленно подошел к автобусу и протянул в переднее окно желтый «магнитовский» пакет, который тут же убрал себе в ноги водила. Он улыбкой поблагодарил кентавра, пожал его длинную мускулистую лапу и снова тронулся в путь, подозрительно поглядывая в зеркало за любопытством пассажиров.
– Сколько можно останавливаться?! – кричала главная бабка.
– Бабуль, будь другом, не задрачивай, а!
Как только мы отъехали, кентавр побрел обратно в горы, изо всех сил впиваясь копытами в крутые лесные подъемы. Когда он исчез в тени ветвей и зелени листьев, я понял, что чем глубже мы укатываемся в остров, тем хуже время поддерживает с нами связь. Оно не работало здесь, как сотовые операторы и банковские карты: еще в Атлантополе время пыталось спрятаться за смутными флешбэками из девяностых, а в серпантинистых горах Атлантиды оно и вовсе было бессильно. Вместе с ним дробилось пространство, исчезали рациональность и здравый смысл. Хорошо это или плохо, опасно или безмятежно – эти вопросы больше не имели смысла. Остров медленно, но хладнокровно поедал все нелепые размышления.
Одна рука водителя рулем огибала горы, а другая, на пару со взглядом, изучала содержимое пакета. Нащупав что-то интересное, он вытащил это в кулаке и кинул в рот, аппетитно чавкая в аккомпанемент Стромаю, прославляющему Сезарию. Но аперитив подпортился появившимся откуда-то запахом дерьма. Красные туристические носы принюхались, рты под ними зафукали. Столичная пара пыталась загуглить такси, провинциальная в голос смеялась. Водитель вместе с бабкой возмущенно вопрошали: «кто развонялся?!», а я кое-как сдерживал рвотные позывы. Оказалось, доныне стеклянный дедуля разбился на осколки, развалившись на оба кресла, и пустил традиционную прилетную подливу прямо себе в штаны. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кого-то тошнило, кому-то плохело. Бабка умоляла выкинуть дедулю прочь. Водила тормознул у обочины, перелез в салон и, расталкивая возмущенную толпу, схватил бессильное тело под плечи. Когда он выносил дедулю на улицу, возмущенная бабка кричала им вслед:
– Куда ты его понес?! Он же подохнет тут один, в горах!
Но водила был благороднее, чем она подумала. Он открыл багажный отсек в конце автобуса и упаковал там дедулю посреди чемоданов, после чего вымыл руки слюной и снова двинулся в путь.
– Господи! – кричала главная бабка, прижав руку к груди. – У меня с этой поездкой точно сердце остановится!
Водитель улыбнулся.
– Остановки, – отвечал он, – это главное условие жизни!