Порабощенные. Сборник рассказов

Заброшенный долгострой в окружении вековых деревьев – «Лесник строил себе дом, вложил в него все деньги, а гондоны пришли и отжали». Забытая с древних времен туристическая база – «Приезжали на ночь с подругой. Сначала запугал ее до смерти, потом отодрал до воскресения». Густое зеленоватое болотце под входом в пещеру – «На рассвете, когда туристов нет, приезжаю сюда черепах ловить: суп вкуснейший получается». Громадная трехэтажная вилла с множеством гостевых домиков – «Дача Тритона, ему там всей партией туз дырявили». Дикое озеро посреди каменного пустыря – «После шашлыков я не позволил ей так просто уснуть». Бывшее виноградное поле, давно заросшее сорняками – «Когда переберусь, засею его табаком, виноградом и ганджой». Умирающий горный ручей-водопад – «Прямо в водичке милашку осчастливил». Почерневшие от сажи остатки сгоревшего коттеджа – «Семья вложила деньги, хотела открыть кафе, а ублюдки отобрали и не уследили». Якобы античная беседка у крутого обрыва – «Я притворился Зевсом и по-божески по ней проехался». Хрупкий висячий мост над обрывом в две тысячи метров, ведший к узкой скале с одиноким деревянным крестом – «После пары пузырей нам с твоим батяней этот мостик был совсем не страшен…

…

…

…

Где кончается прямая речь и закрывается кавычка? Где реальность перестает быть дискретной, и Ахилл догоняет черепаху? Или точную грань провести невозможно? Возможно ли наконец остановиться и спокойно все обдумать? Остановиться…

…

…

…

Мы остановились на самой высокой точке острова. Нет, не совсем: на самой высокой точке стояли кафешки и ларьки с сувенирами, там фоткались сотни туристов, поднявшихся по канатной дороге, а мы проехали дальше, оставив карнавальную суматоху позади. Черная как ангел апокалипсиса шестерка давила траву, проросшую на забытой грунтовой дороге. Черная как улыбка смерти шестерка проехала проржавевший знак-кирпич. Черная как прихожая ада шестерка остановилась на райской зеленой поляне. Эта поляна сошла сюда с триптиха Босха, потеряв по пути все земные наслаждения. Ее насыщенная зелень сгибалась под агрессивными ударами ветра. Где-то вдалеке ее пожевывали шерстяные козлы. Посреди поляны одинокое дерево уронило тень своих плечистых ветвей. Чуть дальше крутой обрыв дробил потенциальную вечность. Очередной солдат дискретности, он поссорил эту райскую лужайку с остальным миром, уронил его запредельно низко.

Мы остановились перед поляной, чтобы выйти из машины и снова прийти в движение. Медленное, неторопливое, но движение. Протей рассказывал, что мой отец, приезжая сюда с палаткой, чувствовал себя счастливее всего. Я его не слушал. Дерево подозвало меня к себе и показало свои вычерченные ножом татуировки. Имя отца. Еще чьи-то имена. Я осторожно прикоснулся к некрасивым буквам. Палец собрал занозы во впадинах гласных и согласных. Так мне и надо. Когда дерево отпустило мое любопытство, я подошел к обрыву. Встал у самого края, на метафизической грани, и засмотрелся вниз, в другой мир, который только что покинул. Мне виделся весь путь, проделанный за эти два дня, месяца, года, тысячелетия. Он обрамлялся бесконечным лесом, бесконечным морем и бесконечным горизонтом. Бесконечными городами, бесконечными машинами и бесконечными людьми.

Интересно, если бы Ахилл не останавливался всякий раз, достигая прежнего положения черепахи, он бы ее догнал? Нет, не интересно. Я достал из рюкзака черную фарфоровую урну и с усилием открутил крышку. Солнце выдавливало из меня пот, а запредельное прошлое – слезы. Я вытянул руку с урной над обрывом и…

– Не вздумай! – Протей схватил меня за плечо. – Зачем ты это делаешь? Оставь, это же последняя память! Тебе говорю, остановись…

– Хватит. Больше никаких остановок. – Моя рука наклонила урну и освободила из нее прах. – Условие жизни не имеет смысла, если самой жизни нет.

Холодный серый пепел рассыпался на миллиарды частичек. Исчез из глаз и поделился на атомы. Ветер благородно подхватил его и забрал туда, где Ахилл варит черепаший суп. Безвозвратно украл его у нас. Улетел и больше не останавливался.

Федон