Порог греха

От сильного толчка в плечо Филька качнулся в сторону тумбочки, больно ткнулся в нее рукой, аж в локте заломило. Она и помогла устоять на ногах. Букетик цветов опрокинулся. Поллитровая банка, стукнувшись об пол, покатилась, звеня стеклянными боками. Филька недоуменно повернулся в ту сторону, откуда последовал толчок. Перед ним стояла девочка почти одного с ним роста. Белолицая, с белыми кудрявыми волосами. Алые губы сердечком. Она даже показалась знакомой. Где-то видел. Кажется, на какой-то картине или открытке. Вот только в сощуре карих, так вроде бы не подходящих к лицу, глаз – пламя. Если бы это был пацан, или даже какой другой взрослый мужик, Филька врезал бы не задумываясь о последствиях. Такой жар бросился в голову. Но с девчонками он никогда не дрался.

– Ты што-о-о? Ты кто-о-о? По роже захотела?

– Я сестра Алеся.

– Какая ишо сестра. Курица белобрысая. Не лезь куды не просят. Радуйся, што я девчонок не бью…

Филька приосанился. Лицо ухмылкой осветлил.

– Я их ш-шупаю, – и хвать Павлинку пятерней за грудь, уже заметно взбугривающую платье.

– Не смейте лапать!

Звонкая и сильная пощёчина вздёрнула голову Фильки, он даже закрыл глаза от неожиданности. От следующего удара в челюсть она загудела и словно наполнилась туманом. Он обмяк и опустился на пол. Туман медленно рассеивался. Филька открыл глаза: вначале увидел ноги Алеся, а чуть подняв голову, его навострённые в боевой стойке кулаки. «Это он? Это он так меня звезданул? Как же так?»

Драться Алеся тоже учил дядя Карел.

Первое правило: бей первым! Левая рука сжата в кулак и приподнята на уровне лица – готова к обороне. Правая, тоже сжатая в кулак, – у пятой точки. Левая нога – опорная – чуть полусогнута. Удар правой рукой с разворота. Ни одной рукой, а всем корпусом. Сногсшибательный! Дядя Карел обматывал своё лицо толстой шерстяной шалью. Показывал, в какое место бить. Поначалу Алесь стеснялся. Но дядя Карел требовал. И Алесь входил в раж. «У тебья природа. Ты – боец… Малладец!», – осыпал похвалами дядя Карел каждый удачный выпад.

Второе правило: не давай противнику подняться. Хуже не бывает, когда битый идёт на тебя.

Второй удар, не давший Фильке встать на ноги, пришёлся в нос. Потекла кровь. Филька смазывал её ладонью и удивленно разглядывал, как будто видел впервые.

С лицом, цвета свежебеленой известкой стены, Алесь настраивался на третий удар, дышал часто, как будто пробежал длинную дистанцию. Павлинка, с таким же лицом, стояла рядом с братом, готовая вцепиться ногтями в ненавистное лицо Фильки. Но кровь приводила в смятение атакующий дух.

Кто-то пробежал по всем помещениям здания, растрезвонил радостную весть о том, как лупцуют Фильку Жмыхова. Возле него разрасталась ребячья толпа. Ошеломленный атаман, гроза и повелитель всех детдомовских обитателей, сидел на полу с расквашенным носом, тупо соображая: что делать? Он был растерян. Он не понимал, как его, не раз бывавшего в драках, даже поножовщине, так легко распластал какой-то сопливый пацан. Вон сколько довольных рож поедают глазами его позор.

– Ну ладно, – Филька проверил ладонью остановилось ли носовое кровотечение, – счас я буду вас убивать. Филька уперся руками в пол, определяясь, как увернуться от очередной увесистой лепёхи.

И тут послышались ритмичные удары в половицы. Толпа ребятишек расступилась. По образовавшемуся живому коридору шла тётя Поля с длинной, выше её роста, отполированной долгим употреблением толстой палкой в руке. Смотрела перед собой с царственной угрюмостью. Намеренно резко буцала палкой, являя сумрак надвигающееся грозы.

– Я ить как почувствовала, – тётя Поля ожгла Филиппа ненавистным взглядом, – не обойдешься ты без своих… (она хотела сказать «тюремных», но сдержалась) замашек. Не на тех нарвался? Получил, охломон. Мало? Так я добавлю.

Она замахнулась палкой. Филька прикрылся руками, ожидая удара. Ни один детдомовский шалопай испытал на себе воспитательную силу этого деревянного жезла – символа власти детдомовского завхоза. И странно, никто и никогда не жаловался на неё, и не обижался.

– Не охломон он, Полина Григорьевна, – Павлинка взяла за руку Алеся, – а хам. – Уводя брата, оглянулась, – хам!

О, сколько же бранных слов пролетело сквозь уши Фильки Жмыхова за его жизнь, да таких, от которых они огнём загорались и в трубочки свёртывались. Сам был не последним мастером кидаться матерными язвами. А вот резкое и оглушающее «хам» слышать не приходилось. И на мат не похоже.

Тётя Поля уйдёт. Филька с пола поднимется. Ребятню разгонит. Умоется в туалете. Спать ляжет. Обида притупится, а слово это никак из памяти не исчезнет. И потом ещё несколько дней, как только встретится глазами с Павлинкой, так и слышит: «Хам! Хам!», – словно обухом топора по башке. Не выдержал, поинтересовался у Фаины Иосифовны, что это значит? Та пояснила: «Нехороший человек». И другие воспитатели отвечали примерно так же. Нет, мнилось, что-то более глубокое, занозливое определялось этим словом, гораздо обиднее, чем и объяснение тёти Поли: «Хам – значит засранец!»