Портрет Дориана Грея

During the three terrible hours that the play had lasted, he had lived centuries of pain, aeon upon aeon of torture.	За те ужасные три часа, пока шел спектакль, он пережил столетия терзаний, вечность мук.
His life was well worth hers.	Его жизнь, уж во всяком случае, равноценна ее жизни.
She had marred him for a moment, if he had wounded her for an age.	Пусть он ранил Сибилу навек -- но и она на время омрачила его жизнь.
Besides, women were better suited to bear sorrow than men.	Притом женщины переносят горе легче, чем мужчины, так уж они создалы!
They lived on their emotions. They only thought of their emotions.	Они живут одними чувствами, только ими и заняты.
When they took lovers, it was merely to have someone with whom they could have scenes.	Они и любовников заводят лишь для того, чтобы было кому устраивать сцены.
Lord Henry had told him that, and Lord Henry knew what women were.	Так говорит лорд Генри, а лорд Генри знает женщин.
Why should he trouble about Sibyl Vane?	К чему же тревожить себя мыслями о Сибиле Вэйп?
She was nothing to him now.	Ведь она больше для него не существует.
But the picture?	Ну а портрет?
What was he to say of that?	Как тут быть?
It held the secret of his life, and told his story.	Портрет храпит тайну его жизни и может всем ее поведать.
It had taught him to love his own beauty. Would it teach him to loathe his own soul?	Портрет научил его любить собственную красоту, -- неужели тот же портрет заставит его возненавидеть собственную душу?
Would he ever look at it again?	Как ему и смотреть теперь на это полотно?
No; it was merely an illusion wrought on the troubled senses.	Нет, нет, все это только обман чувств, вызванный душевным смятением.
The horrible night that he had passed had left phantoms behind it.	Он пережил ужасную ночь -- вот ему и мерещится чтото.
Suddenly there had fallen upon his brain that tiny scarlet speck that makes men mad.	В мозгу его появилось то багровое пятнышко, которое делает человека безумным.
The picture had not changed. It was folly to think so.	Портрет ничуть не изменился, и воображать это -- просто сумасшествие.
Yet it was watching him, with its beautiful marred face and its cruel smile.	Но человек на портрете смотрел на него с жестокой усмешкой, портившей прекрасное лицо.
Its bright hair gleamed in the early sunlight. Its blue eyes met his own.	Золотистые волосы сияли в лучах утреннего солнца, голубые глаза встречались с глазами живого Дориана.
A sense of infinite pity, not for himself, but for the painted image of himself, came over him.	Чувство беспредельной жалости проснулось в сердце Дориана -- жалости не к себе, а к своему портрету.