Портрет Дориана Грея

A dim sense of having taken part in some strange tragedy came to him once or twice, but there was the unreality of a dream about it.	Только раздругой мелькнуло воспоминание, что он был участником какой-то необычайной драмы, но вспоминалось это смутно, как сон.
As soon as he was dressed, he went into the library and sat down to a light French breakfast, that had been laid out for him on a small round table close to the open window.	Одевшись, он прошел в библиотеку и сел за круглый столик у раскрытого окна, где для него был приготовлен легкий завтрак на французский манер.
It was an exquisite day.	День стоял чудесный.
The warm air seemed laden with spices.	Теплый воздух был насыщен пряными ароматами.
A bee flew in, and buzzed round the blue-dragon bowl that, filled with sulphur-yellow roses, stood before him.	В комнату влетела пчела и, жужжа, кружила над стоявшей перед Дорианом синей китайской вазой с желтыми розами.
He felt perfectly happy.	И Дориан чувствовал себя совершенно счастливым.
Suddenly his eye fell on the screen that he had placed in front of the portrait, and he started.	Но вдруг взгляд его остановился на экране, которым он накануне заслонил портрет, -- и он вздрогнул.
"Too cold for Monsieur?" asked his valet, putting an omelette on the table. "I shut the window?"	-- Мосье холодно? -- спросил лакей, подававший ему в эту минуту омлет.-- Не закрыть ли окно?
Dorian shook his head.	Дориан покачал головой.
"I am not cold," he murmured.	-- Нет, мне не холодно.
Was it all true?	Так неужели же все это было на самом деле?
Had the portrait really changed?	И портрет действителБно изменился?
Or had it been simply his own imagination that had made him see a look of evil where there had been a look of joy?	Или это игра расстроенного воображения, и ему просто показалось, что злобное выражение сменило радостную улыбку на лице портрета?
Surely a painted canvas could not alter?	Ведь не могут же меняться краски на полотне!
The thing was absurd.	Какой вздор!
It would serve as a tale to tell Basil some day. It would make him smile.	Надо будет как-нибудь рассказать Бэзилу -- это его изрядно позабавит!
And, yet, how vivid was his recollection of the whole thing!	Однако как живо помнится все!
First in the dim twilight, and then in the bright dawn, he had seen the touch of cruelty round the warped lips.	Сначала в полумраке, потом в ярком свете утра он увидел ее, эту черту жестокости, искривившую рот.
He almost dreaded his valet leaving the room.	И сейчас он чуть не со страхом ждал той минуты, когда лакей уйдет из комнаты.
He knew that when he was alone he would have to examine the portrait.	Он знал, что, оставшись один, не выдержит, непременно примется снова рассматривать портрет.
He was afraid of certainty.	И боялся узнать правду.