Португальская империя и ее владения в XV-XIX вв

Неискоренимая черта любого общества, основанного на рабском труде, – половая распущенность, что была присуща также солдатам и поселенцам в Португальской Азии и которая порицалась представителями церкви. Один итальянский иезуит-миссионер так писал в 1550 г. из Индии святому Игнатию Лойоле в Рим: «Ваше Преподобие должны знать, что грех блуда так широко распространен в этих краях, что он ничем не сдерживается, что приводит к серьезным последствиям и проявляется в открытом неуважении Святых Таинств. Я говорю о португальцах, которые безоговорочно переняли все пороки и обычаи этой страны, включая порочный обычай покупать гуртом рабов, женщин и мужчин, словно овец, больших и малых. Несчетное число мужчин покупают каждый сразу несколько девушек и спят с ними, а потом продают. Есть множество женатых поселенцев, которые имеют четыре, восемь или десять рабынь и спят со всеми ними, что известно всем. Это превосходит всякую меру; так, один мужчина в Малакке имел 24 женщины разных народностей, которые были его рабынями, и он сожительствовал со всеми ними. Я привожу этот пример, так как он всем известен. Большинство мужчин, как только у них появляется возможность купить рабыню, сразу делают ее своей любовницей, совершая помимо этого всякие другие непристойности в моем скромном понимании».

Полтора столетия спустя падре Франсишку ди Соуза (Соза), иезуит из Бразилии с португальскими корнями, говорил то же самое о широко распространенной проституции среди женщин-рабынь в Португальской Азии и сексуальных связях португальских солдат с местными женщинами, «покрывающих нас несмываемым позором». Простой европейский и евроазиатский ремесленник имел от 15 до 20 женщин-рабынь; а один кузнец-мулат в Гоа в XVII в., как утверждали, обладал 26 женщинами и девушками, исключая рабов-муж-чин, в его домашнем хозяйстве. Состоятельные горожане и чиновники часто владели от 50 до 100 рабами, занятыми в хозяйстве, а у богатых дам их было свыше трехсот. Такое большое количество рабов давало престиж и повышало социальный статус их владельца. Это было отличительной чертой жизни португальских колоний в Африке и Южной Америке, так же как и в Азии.

Но не только женщины-рабыни разного цвета кожи, подобные смуглой «Барбаре Эшкраве», которой Камоэнс (Камоинш) посвятил одну из своих самых очаровательных поэм, влекли к себе португальцев. Индийские профессиональные храмовые танцовщицы и проститутки производили потрясающее впечатление на многих идальго, о чем свидетельствует нескончаемый поток официальных обличительных документов и законодательные меры против этих «гарпий», принимавшиеся вице-королями и архиепископами в 1598–1734 гг. Наши современники, с неподдельным интересом наблюдающие за любовными похождениями Джеймса Бонда и подобных ему персонажей, вряд ли стали бы реагировать на проявление лузитанского либидо в XVI–XVII вв. в Азии подобно иностранцам Яну ван Линсхотену, Пюрару де Лавалю, Никколао Мануччи и прочим – со смешанным чувством ужаса и восторга. Не говоря уже при этом о брезгливом презрении иезуитов-миссионеров и прелатов церкви. Конечно, дети, родившиеся в этом браке от матерей-рабынь, редко имели возможность получить соответствующее воспитание и образование. В то же время те, кто родился в законном браке, довольно часто попадали под разлагающее влияние окружающей среды. Более того, тот принцип свободы сексуальных связей мужчины, независимо от его положения в колониальном обществе, не распространялся на женщин. Мужчины, убивавшие своих жен по подозрению в супружеской измене, редко подвергались судебному преследованию.