Поручик вдруг вспомнил, как в прошлый раз, оказавшись на обеде у Ветвистороговых, почувствовал в Шмелине соперника. Правда, подозрения тогда оказались беспочвенными. Шмелин не предпринимал никаких наступательных действий в отношении генеральши и вообще вёл себя довольно глупо, вызывая у дамы лишь раздражение.
«Может, бывшие гусары всё-таки есть? – подумал Ржевский. – Вот Шмелин – в прошлом гусар, а ведёт себя совсем не по-гусарски. Неужели на него наложило такой отпечаток то, что он теперь – офицер жандармов?»
Шмелин меж тем посмотрел прямо на Ржевского и, словно оправдываясь, проговорил:
– А ты можешь представить, что значит быть вхожим в дом к генералу, часто бывать здесь и видеть её? – Его голос дрогнул. – Видеть и сознавать, что никогда не будешь обладать этой женщиной.
– Почему же никогда? – спросил поручик.
– Стать завсегдатаем в доме генерала – это единственное, чего я сумел добиться, – сокрушённо ответил Шмелин. – Я прихожу… и ведь ничего не делаю, а она на меня сердится. Ты же в прошлый раз видел, как она обиделась на меня из-за газеты? Но я всего лишь читал то, что мне велели. А в этот раз видел? Я даже слова не сказал, но она начала меня отчитывать. И так каждый раз! Каждый раз! Я ничего не делаю, а она недовольна. На что же мне тогда надеяться? Вот я и подумал, что если тебе с ней повезёт, то я после расспрошу тебя и хоть так узнаю, как это – обладать ею. – Шмелин снова потупился. – Расскажешь?
– Ну, это было… – Ржевский невольно вернулся в мир воспоминаний, упоительных и в то же время мучительных, ведь то, что случилось на диване в оружейной, вряд ли удалось бы повторить. «Нет, вряд ли Фортуна сможет помочь, – подумал поручик. – Ведь мне уезжать в деревню совсем скоро, а генеральша в такую глушь не поедет».
Ржевский вспомнил всё до мельчайших подробностей: и пухлые губы, и покатые плечи, и необъятную грудь (а впрочем, очень даже объятную!), и мягкие ягодицы, и всё то, что по соседству с ними… Но подобрать слов так и не смог. Он уже хотел извиниться перед Шмелиным за то, что рассказать не сумеет, но вдруг увидел лицо собеседника. Шмелин выглядел таким восхищённым, будто сумел тайно заглянуть в женскую баню. Но смотрел-то в лицо поручика! Судя по всему, следил за мимикой в те мгновения, пока поручик предавался воспоминаниям.
– Значит, это настолько хорошо? – спросил Шмелин.
– Да, – ответил Ржевский.
– Я так и думал! – в восторге воскликнул Шмелин, но сразу погрустнел.
И тогда поручик решил, что если сам не может вкусить блаженство с красивейшей женщиной Твери, то должен устроить счастье своего товарища. Это будет по-гусарски, по законам гусарского братства.
– А почему бы тебе самому не перейти в наступление на генеральшу? – спросил Ржевский.
– Ей это наверняка не понравится, – засомневался Шмелин. – Даже когда я ничего не делаю, она сердится, а если сделаю, как ты предлагаешь…
– Да потому и сердится, что ты ничего не делаешь! – перебил поручик. – А ты начни делать! Гусар ты или кто?
– А если она опять рассердится?
– А ты будь смелее.
– А если она примет мои ухаживания холодно?
– А ты будь ещё смелее!
– А если она прямо скажет, что у меня нет никакой надежды?
– А ты будь ещё смелее!
– А если она потребует от мужа, чтоб он больше меня не приглашал?
– А ты будь ещё смелее! Что тебе терять?
– И впрямь нечего, – согласился Шмелин.
В залу, где по-прежнему сидели за столом Ветвистороговы, он вошёл уверенной поступью. Так приговорённый идёт к эшафоту, зная, что казнь не отсрочить и не отменить. Однако и лицо у Шмелина было, как у приговорённого, поэтому Ржевский, вошедший следом, ободряюще похлопал приятеля по плечу, чтобы тот сделал лицо попроще.
Далее оба гостя снова уселись за стол и сделали это настолько уверенно, что Ветвистороговы поначалу не заметили – гости поменялись местами: теперь Шмелин сидел возле генеральши, а Ржевскому досталось место между Шмелиным и генералом.
– Я хотела бы знать, – произнесла генеральша, томно глядя на Ржевского, – можно ли мне рассказать моим знакомым то, что мы с мужем услышали от вас. Это тайна или не тай… Ай! – вдруг вскрикнула она.
– Что случилось, Зоя Павловна? – всполошился генерал.
– Мне показалось, что меня ущипнули за ногу, – ответила Ветвисторогова, посмотрев в сторону Шмелина, но тот сидел с таким невозмутимым видом, что она повторила: – Да, показалось. Простите, господа.
– Ничего, бывает, – спокойно произнёс Ржевский.
– Так могу ли я рассказывать вашу историю? – продолжала генеральша, глядя на поручика. – Это же страх, как интересно, просто страх… Ах! – она опять вскрикнула.
– Что такое, Зоя Павловна? – опять всполошился генерал.
– Мне показалось, что меня погладили по колену, – пробормотала Ветвисторогова и опять посмотрела на Шмелина. На этот раз – с почти не скрываемым удивлением, а тот так сильно опустил глаза, будто хотел разглядеть собственные усы. – Да, показалось, – решительно заключила она. – Ещё раз простите, господа. Наверное, это опять мои нервы. Я так разволновалась, слушая рассказ о преступлении, что теперь мне чудится всякое.
– Ничего, бывает. – Ржевский пожал плечами.