туга и скорбь, душя вашя объяти хотяше. Понеже яко равно аггелом,
толико отстояще от нынешняго жития сих святых пребывания, яко не
токмо телеси, но и самая душя Христа ради не брегущи, на земли сущи, со
ангелы жительствующе, яко же написа о сих Великий Иларион, подобно
яко же во Ануфрии Великаго житии лежит. Мы же к коньцу слова да речем
Великаго Илариона: «Увы мне, единому ум уступает ми, помянувше
любовь, юже имяху ко Господу преподобнии тии, яко тако пожиша любве
его ради, и вся та претерпеша, да угодницы Христови прозовутся. Мы же
аще и един час главою поболим, или прыщь на теле нашем узрим, то в
борзе всем знаемым нашим возвещаем. Аще ли разболимся, то не яко
иноцы, но яко мирстии: осядут бо ны и друзи наши советы творяще, кое
убо былие ключается на оздравление наше. Тогда же и женьския руки тело
наше осязают и мажют, льготу творяще. Отходят же воздыхающе, и мы по
них зряще жалим си и до слез. И от сего разумети есть, яко ни в начатце
отметания нашего, ни в юности, ни в старости, ни в здравии, ни в болезни,
ни во исход души, мира сего отметаемся, но и еще любим и держимся его
неотступно, донелиже и душа наша в теле нашем есть».
Сия убо написахом мало от многа. Аще хощете высочайши сего ведети,
и вы сами болыни нас весте, и много в божественом писании о (
монастыря взял, ево жалуючи, а на вас кручиняся; ино Бог свидетель -
нпкако же иного ничего для, развее того для велели есмя ему быти у себя -
как пришла волна та, а вы к нам немного известили, и мы Варлама
180
приказали про его безчиние посмирити по монастырскому чину. А
племянники его нам сказывали, что ему от вас для Шереметева утеснение
велико. А еще Собакиных пред нами и тогды измены не было. И мы
жалуючи их, велели есмя Варламу у себя быти, а хотели есмя его
распросити: за что у них вражда учинилася? да и понаказати его хотели,
чтобы в терпении был, что будет ему от вас скорбно, зане же иноком
подобает скорбьми и терпением спастися. И зимусь по него потому не
послали, что нам поход учинился в Немецкую землю (поход учинился в
Немецкую землю. - Как справедливо указал И. Н. Жданов (Сочинения царя Ивана
Васильевича, стр. 98 - 99), речь идет о походе на шведскую Ливонию в начале 1573 г.
(см. выше, комментарий ко второму посланию Иоганну III, прим. 1).). И как мы ис
походу пришли, и по него послали, и его розпрашивали, и он заговорил
вздорную - на вас доводити учал, что будто вы про нас не гораздо говорите
со укоризною. И яз на то плюнул, и его бранил. И он уродъствует, а
сказывается прав. И яз спрашивал о его жительстве, и он заговорил невесть
что, не токмо что не знаючи иноческаго жития или платил, - и того не
ведает, что на сем свете есть черньцы, да хочет жити и чести себе по тому
же как в миру. И мы видя его сотониньское разжение любострастное, по
его неистовому любострастию, в любострастное житие и отпустили жити.
А то сам за свою душю отвещает, коли не ищет своей души спасения. А к
вам есмя его не послали, воистину, потому: не хотя себя кручинити, а вас
волновати. А ему добре хотелося к вам. А он мужик очюнной врет и сам
себе не ведает что. А и вы не гораздо доспели, его прислали кабы ис
тюрмы, да старца соборново кабы пристав у него. А он пришел кабы
некоторой государь. А вы с ним прислали к нам поминъки, да еще ножи,
кабы не хотя нам здоровья (прислали к нам поминъки, да еще ножи, кабы не хотя
нам здоровья. - Преподнесение ножа в качестве «поминка» (подарка) считалось
враждебным актом: именно такой «поминок» за два года до кирилло-белозерских
монахов летом 1571 г., после разграбления крымцами Москвы, послал царю крымский
хан Девлет-Гирей (ЦГАДА, Крымская посольская книга № 13, л. 404). Несмотря на все
свое стремление в тот трудный момент не ухудшать отношений с Крымом, царь
отказался принять этот «поминок» - «ножа имать не велел» (л. 404 об.).). Что с такою
враждою сотонинъскою поминъки к нам посылати? Ано было его
отпустити, а с ним отпустити молодых черньцов. А поминъков было в том
кручинном деле лепригоже посылати. А ведь соборной он старец ни
прибавил, ни убавил ничево, его не умел уняти, что захотел - то врал, а мы
чего (
старец не испортил, ни починил ничего. А Варламу есмя не поверили ни в
чем. А то есмя говорили, Бог свидетель и пречистая и чюдотворец,
монастырьскаго для безчиния, а не на Шереметева гневаючися. А будет хто
молвит; что так жестоко, ино су совет дати, по немощи сходя, что