«болярам» вообще, то в данном случае царь действительно имел в виду
«князя Андрея Курбсково с товарищи». В этом мы сможем убедиться,
обратившись к сочинениям самого Курбского: уже после своего бегства за
границу «изменник государев» продолжал доказывать, что царю следовало
воевать с Крымом и что такую тактику рекомендовали ему «мужи храбрие
и мужественные», но карт, ттх пе послушал. В грамотах в Крым,
посланных Иваном в начале 60-х годов, царь также указывал, что в
предшествующие годы его ссорили с «царем» (ханом) Адашев, Ив.
Шереметев и другие лица, на которых он ныне «опалу свою положил».
Известия о разногласиях по вопросам внешней политики, содержащиеся
в первом послании Курбскому, не остались неизвестными для историков.
Особенное внимание уделили им С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров,
воскресившие в историографии XIX в. старинный спор XVI в.: какой из
двух внешнеполитических путей был правильным? (
Мнение Костомарова, защищавшего походы на юг и видевшего в
Ливонской войне только неудачное продолжение прежних оборонительных
470
войн против прибалтийских рыцарей, конечно не может быть принято. С
государственной точки зрения Грозный был, несомненно, прав, ведя войну
па западе, а не на юге (на невозможность войны за черноморское
побережье в XVI в. справедливо указал уже С. М. Соловьев). Но дело было
не только в том, что Иван Грозный лучше понимал интересы государства,
чем его противники. Внешнеполитические взгляды его врагов вытекали,
очевидно, из их общего мировоззрения, были как-то связаны с их
социальной природой. В чем же заключалась эта связь? В исторической
литературе нередко можно встретит указания на то, что у виднейших
представителей княжья и боярства были специальные интересы на юге, что
война с Крымом была нужна им для защиты их южных (заокских)
владений (
речь идет не об обороне юга (сторонником обороны был и Грозный), а о
наступлении на Крым. Такое наступление, в случае его удачи, обеспечило
бы за Русским государством богатые черноземные территории слободской
Украины и «Поля»; территории эти, как всегда бывало с
новоприсоединенными к Московскому государству землями, поступили бы
в первую очередь в пользование служилым людям. Почему же Курбский и
его единомышленники заботились о присоединении этих земель? Чтобы
ответить на этот вопрос, необходимо сопоставить внешнеполитическую
программу этой группы с ее социально-политической программой в целом.
Как известно, Курбский и его единомышленники примыкали к
«нестяжателям» - сторонникам секуляризации церковных земель.
Современная историческая наука объясняет это тем, что «ликвидация
церковных владений и превращение церковных земель в государственный
фонд были выгодны крупному боярству, так как этим путем вопрос о
земле, необходимой государству для испомещения служилых людей,
разрешался за счет церковной, а не боярской земли» (
если это так, то надо признать, что южные земли, которые можно было бы
добыть в войне с Крымом, не в меньшей степени, чем церковные, могли
спасти бояр от потери их собственности. Война на западе, напротив, не
обещала значительных земельных приобретений, а в случае затяжки
грозила серьезными тяготами для государства вообще и для служилых
людей в частности. Бояре могли предвидеть, что выход из этих тягот
государство найдет в конфискации боярских земель, что, как известно, и
случилось во время опричнины.
Грозный не хуже Курбского и его единомышленников знал достоинства
южнорусских земель и уж во всяком случае больше Курбского заботился
об интересах помещиков. И если он не пошел по пути, предложенному
«избранной радой», и решился на войну на западе, то дело было, очевидно,
в том, что землям он предпочитал море, которое виднелось ему за
471
прибалтийскими территориями. «Сознательной целью» Грозного «было
дать России выход к Балтийскому морю» (