Послания Ивана Грозного

(православной) церкви, согласился на унию с католицизмом и признание

верховной власти папы; но по возвращении на Русь Исидор был свергнут с

митрополичьего престола, и в дальнейшем идея унии (т.е. фактически

подчинения католицизму) неизменно отвергалась русскими государями.

Догадывался ли Грозный, что его обращение к папе вновь воскресит

старые надежды, и хотел ли он их воскрешать? Грамоты, посланные с

Шевригиным, не дают ответа на этот вопрос. Но если мы снова обратимся

к посланию Стефану Баторию, то найдем там упоминание и об унии. С

негодованием отвергая аргумент польских панов, что Ливония -

католическая страна и должна принадлежать католическому государю,

Грозный писал: «Называетеся хрестиане, и у папы и у всех римлян и

католиков одно слово, что однако вера греческая и латынская; а коли собор

был в Риме при Евгеньи папе Римском...и тогда был на том соборе

греческий царь Цариграда Иван Мануйлович, а с ним патреарх

Царьградский Иосиф...а из Руси был тогды Исидор митрополит; и уложили

491

на том соборе, что однако [т. е. единой] быти греческой вере и з Римскою».

И дальше Грозный изображает благородное негодование по поводу

недисциплинированности польских католиков: «А они и папе своему не

верають: папа их уложил, что однако вера греческая и латынская, и они то

разрушают». Чтобы оценить это неожиданное высказывание, следует

иметь в виду, что во всей русской литературе того времени не было сюжета

более ненавистного, чем «осьмой собор латынский» 1439 г.: в

полемическом задоре русские книжники осуждали не только результаты

этого собора (действительно, выгодные католикам), но и самую мысль об

«осьмом соборе» и «соединении с римляны». А царь, выросший и

воспитавшийся на этой литературе, говоривший католикам: «а что кровью

своею святой Господь совокупил нас всех воедино, ино вы ж за много лет

разодрали ересью латинскою», выражает свое почтение к решениям

«осьмого собора» и негодование по адресу их нарушителей! Конечно, это

было не прямое указание на готовность возобновить унию, а косвенный (и

ни к чему не обязывающий) намек; но царь отлично понимал, что его

замечание о Флорентийском соборе в официальной грамоте польскому

королю не останется тайной для представителей римского престола в

Польше (что и случилось).

Расчет Грозного был верен: постоянно стремившийся к созданию

антитурецкой лиги, мечтавший о привлечении в свое лоно новых «овец»

(взамен покинувших «стадо Христово» ради Реформации), римский

престол с готовностью откликнулся на обращение царя. Результатом этого

обращения было, как известно, посредничество папского агента иезуита

Поссевино, прибывшего вскоре после отправления послания Баторию и

заключившего русско-польское перемирие. Конечно, согласие Батория на

заключение этого перемирия в гораздо большей степени объяснялось его

внутренними затруднениями (известными Грозному уже во время

написания его послания королю ( См. об этом в дневнике польского

королевского секретаря Петровского - «Дневник последнего похода

Стефана Батория на Россию» (Псков, 1882, стр. 46). ) и, особенно,

неудачей под Псковом, чем папским посредничеством, - но, с другой

стороны, самое это посредничество никогда не имело бы места, если бы

Грозный не пообещал осуществить, наконец, давние домогательства

Габсбургов и выступить против Турции.

Собирался ли он сделать это в действительности? Думал ли он перед

лицом военных неудач на Западе изменить свою внешнеполитическую

линию и пойти по пути, намеченному Курбским и его

единомышленниками? Конечно, нет! Грозному нужно было только одно -

передышка, и он получил ее, заключив в 1582 г. Запольское перемирие с

Баторием. А после того как Поссевино выполнил свою миссию, Грозный

достаточно легко сумел от него отделаться. С «Перекопским» (крымским)

ханом он воевать отказался, заявив, что он с ним «в дружбе и любви», а

492

участвовать в антитурецкой лиге согласился только при том условии, если

в этой лиге будут участвовать все «короли и княжата хрестьянские» -

условие для того времени абсолютно невыполнимое, как это хорошо

понимал сам Грозный. Что же касается объединения церквей, то, когда

Поссевино напомнил царю (почти его же словами) о Флорентийском

соборе, «на котором был царь Иван Мануйлович и папа Евгений и многие

патреархи и философы…и уложили, что быть вере греческой с римскою

одной вере», Грозный кратко заявил, что «нам с вами несойдетца в вере», и