После пламени. Сборник

Оставить Феанора без помощи — риск, но и пытаться помочь — риск не меньший. Я не знал, что произойдёт, когда Таринвитис коснётся Пламенного своей Силой. Надеялся, что всё же она — не я. Рассчитывал на разницу Мелодий. Потому и её не предупредил: страх и отвращение, даже подавленные, могли изменить её Музыку. И вместо помощи моя посланница принесла бы Феанору гибель. Выходит, я сознательно рисковал ею ради более чем сомнительной возможности спасти Пламенного. Я обманул её доверие.

Я метался по комнате, вне себя от ярости и стыда. Я легко пожертвовал бы любым из орков — ну, почти любым. Но майар! И дело тут было вовсе не в их силе или пользе для дела. Я привязался к ним за столетия, что мы провели вместе. Я тосковал по ним в Амане. Да, они были моими друзьями и сподвижниками, но не только. Мы давно уже были — одно целое. Горстка поющих общую Тему. Только горстка.

Я всегда берёг своих майар. Старался беречь.

«Феанор жив, и я тоже».

Я резко остановился. Феанор жив. Жив! А это значит, что замысел мой, возможно, удался. А Таринвитис… я поговорю с ней, она поймёт, что у меня не было другого выхода.

Да, но когда Пламенный очнётся, что он подумает? Что я — его — пре… бросил на произвол судьбы? Вообще-то, он должен догадаться, в чём тут дело, но будет ли он способен ясно мыслить в своём нынешнем состоянии?

Я вновь закружил по комнате. Личный разговор придется отложить, ничего не поделаешь. Передать через Таринвитис? Я поморщился. Не то, чтобы я не доверял майарам, но о некоторых своих… временных трудностях предпочитал всё же умалчивать. Да и не хотелось мне беседовать с Феанором через посредников после того, что он для меня сделал. Осанвэ? Но я боялся мысленно обратиться сейчас к Пламенному — однажды я уже едва не погубил его этим, сам того не желая. Тогда, в Амане, после его безумной скачки на север, после того, как он каким-то непостижимым даже для меня образом сумел вернуться из-за Грани. Я так обрадовался, что послал осанвэ сразу, едва почуял, что мелодия Пламенного вновь зазвучала в мире. А он был совсем без сил, и прикосновение Стихии только чудом не убило его… я слишком быстро забыл, что он — Воплощённый. Но больше такого не повторится.

Я остановился у окна, рассеянно глядя на низко клубящиеся тучи. И внезапно сообразил, что надо делать, и тихо засмеялся, дивясь, что не додумался до этого раньше. Право, такой восхитительной глупости позавидовал бы даже Тулкас! Было бы над чем голову ломать! Решение-то — вот оно, на поверхности!

23

Крупный угольно-чёрный ворон в несколько прыжков достиг середины пещеры и по-хозяйски осмотрелся. Орочка под его взглядом съёжилась, вскочила и бочком прошмыгнула к выходу. Птица, между тем, деловито направилась к шкурам, на которых ничком лежал нолдо. Некоторое время ворон внимательно наблюдал за раненым, наклонив голову набок. Потом осторожно потянул Феанора клювом за ухо.

Пламенный медленно повернул голову — скорее удивлённо, чем рассержено. Встретив донельзя знакомый взгляд, чуть сощурился: «Ну и?».

Ворон подскочил к плошке с бульоном, которая, за неимением мебели, стояла на полу возле очага. Сунул в неё клюв, словно пробуя варево. Снова поднял голову, посмотрел на Феанора, каркнул. Вернулся к ложу и уселся у изголовья, не сводя с Пламенного пристального взгляда. Словно ждал чего-то.

Но Феанор не отвечал. В нём произошел тот надлом, когда ярость сменяется апатией. Холод, ползущий от ран, жажда, раздражение на орков и нелепую историю с Шагри, наконец, сорванная попытка исцелиться,— всё это оказалось сильнее даже врождённого неистовства.

На некоторое время воцарилось молчание. Ворон всё так же неподвижно смотрел на Пламенного и повернул голову только, когда в пещеру вошла Шагри с глиняным кувшином.

— Принесла кровь,— сказала орочка, опасливо косясь на ворона.— Кровь земли из потока, что возле сломанного колючего дерева. Приказала госпожа Тарити.

И остановилась в ожидании приказаний.

«Она мне ещё и кровь притащила!» — простонал Феанор. Но потом пропущенные было слова «кровь земли» заново прозвучали в сознании.

«Неужели они так называют воду?!».

— Давай сюда.

И точно: родниковая вода. Будь кувшин чист, вода была бы чистой. Но Феанор сейчас был рад и этой. Он пил большими, торопливыми глотками.

Шагри дождалась, пока кувшин опустел, приняла его и молча вышла.

И тут же появилась Таринвитис. Ворон взлетел ей на плечо и снова не мигая уставился в лицо Пламенному. Майэ заговорила. Медленно, с паузами, совсем не похоже на её обычную манеру. Казалось, она повторяла вслух что-то, слышное ей одной:

— Благодарю тебя. Ты свершил почти невозможное. Ты спас Эндорэ от разрушения. Я жду тебя. Ангбанд ждёт тебя. Но не теперь. Пока ты не восстановишь силы, тебе нельзя приближаться ни к Цитадели, ни ко мне. Пока ты не восстановишь силы, я не могу говорить с тобой. Я не хочу повторения Арамана. О тебе позаботятся, Феанор. Ты не будешь ни в чём нуждаться. Я о тебе позабочусь.