Феанор сжал коленями бока Ломэ, придерживая его. Говорить о Маэдросе он не хотел: сколько можно?! Годы идут — и ничего нового. И, видимо, как ни старайся…
— Мы учли главное,— он кусал губы,— что мы играем вслепую. Почему ты упорно не хочешь поверить в существование границы?
— У Куйвиэнэн никто границы не ставил,— Мелькор пожал плечами,— хотя едва ли мои… хм… родичи забыли обо мне. И кое-кто из Валар тогда бывал в Эндорэ.
— Мелькор, я знаю Оромэ гораздо лучше, чем ты. Вы всегда были врагами, а я долгое время был его учеником. Одним из ближайших. И в беспечность Охотника я верю не больше, чем в смех Ниэнны.
Спор шёл по невесть какому кругу. Он начался ещё в Ангбанде; и Феанору не стоило бы возобновлять его, тем более, что Мелькор согласился на главное — допустить, что граница всё-таки есть, и действовать исходя из этого.
Но Пламенному было очень важно доказать Тёмному Вале свою правоту. Не ради победы в споре. Ради того, чтобы самому понять,
— Вокруг Куйвиэнен не было границы…— медленно проговорил Пламенный.— И ты изрядно нагулялся по берегу. Только вот кончились твои прогулки…— Феанор выразительно вздернул бровь.— Постой, не перебивай! Я хочу понять причины поступков Оромэ. Я знаю, чем была
Мелькор некоторое время молчал, пристально разглядывая деревья на недалеком холме — каждую веточку, каждый листочек. Только пальцы рук, вроде бы расслабленно лежащих на бедрах, чуть заметно подрагивали.
— Нет, Феанор,— сказал, наконец, Тёмный Вала, всё ещё не глядя на Пламенного,— я не вижу смысла в границе. Суди сам: Валар захватили меня в плен и были уверены, что сумеют удержать в Амане. Иначе я никогда не вышел бы из Мандоса. Так от кого им было защищать Людей? Разве что от моих майар? Но если бы Валар считали их опасными…
Он не договорил. Бурузурус резко прижал уши, фыркнул и махнул хвостом — не то понял, о чём разговор, не то почувствовал настроение всадника.
— От тебя,— негромко возразил Феанор.— Оромэ был против твоего освобождения, ты знаешь это. И он знал, что Манвэ — милосерден. Да и просто держит слово.
— «Милосердный» Манвэ, как ты знаешь, нашёл отличный способ держать меня за горло. Так что я шагу не мог ступить без опеки. А если бы Оромэ занялся столь серьёзным делом, как установка границы у Хильдориэн, ты полагаешь, другие Стихии не заметили бы этого? Я, конечно, не обольщаюсь на их счёт, но пропустить такое событие… Феанор, это даже для Валар слишком,— Мелькор коротко и зло засмеялся.
— Ты не «обольщаешься». Ты меряешь Валар по себе. Мелькор, ты совершаешь ту же ошибку, которая в свое время стоила свободы мне: ты полагаешь, что твои сородичи — такие же, как ты. Ты полагаешь, что каждый из них живёт
Феанор говорил, не глядя на Мелькора. Так бывало всегда, когда Пламенный размышлял вслух.
— Ведь каждый из Валар — это
— А дороги…— продолжал Феанор,— дорогам есть разница, кто прокладывает их и ходит по ним. Стихия странствий — Оромэ. Он странствовал по Эндорэ даже тогда, когда Валар заперлись в Амане. И там, где большинство Валар просто не хотят
— Оромэ слабее меня,— Мелькор повернулся к Феанору.— Он был бы глупцом, полагая, что сможет остановить меня в одиночку. Ему пришлось бы просить помощи у других. Кто поддержал бы его, тем более без ведома Короля?
— Яванна, Ульмо,— пожал плечами Феанор.— И почему ты думаешь, что без ведома? Манвэ не станет им запрещать то, что не несёт вреда.
— Если бы Манвэ хоть немного опасался моего возвращения в Эндорэ, он не выпустил бы меня из Мандоса, — упрямо повторил Мелькор. — Впрочем, нет смысла спорить. Когда мы доедем, ты сам убедишься, что никакой границы вокруг Хильдориэн нет.
3
Я наслаждался. Наслаждался мыслью о том, что вот — осуществляется один из самых заветных и дерзких планов. Люди примут мою Тему и свершат то, чего мне уже не свершить. Я вложил свою Музыку в материю мира, она неотделима от Арды, её никто и ничто не заставит умолкнуть, но и я от этого изменился. Я мало пою теперь — зато моим голосом поёт мир.
Весь мир.