После войны. История Европы с 1945 года

Британцы ничего не имели против европейского таможенного союза — они были полностью «за», особенно потому, что он касался других европейцев. Что их смущало, то это идея о надгосударственном исполнительном органе, в который должна была превратиться Высокая Администрация, даже если она руководит производством и ценообразованием только двух товаров. В 1948 году, когда Бевин обсуждал с лейбористским кабинетом американские предложения по будущей Организации европейского экономического сотрудничества, он прежде всего был озабочен тем, чтобы «национальные делегации имели реальный контроль... и не давали секретариату (то есть «независимому» руководителю) действовать самостоятельно... Не может быть и речи о том, чтобы организация указывала ее членам, что делать». Это британское нежелание отказаться от какого-либо национального контроля было явно несовместимо с целью Монне в ECSC. Но британцы рассматривали Европейское сообщество угля и стали как острие континентального клина, который континент забивал в британские дела, а его значение — непонятным, а потому еще более опасным. Разъясняя Ачесону причины отказа от членства Британии, Бевин заявлял: «Когда на кону такие жизненно важные вещи, мы не можем покупать кота в мешке, и я вполне уверен, что если бы американцы оказались в подобной ситуации, то рассуждали бы так же». Еще колоритнее он высказался своим помощникам, выражая опасения по поводу Совета Европы: «Когда ты открываешь этот ящик Пандоры, никогда не знаешь, какие троянские кони выскочат оттуда».

Некоторые британские аргументы были экономическими. Британская экономика, особенно та ее часть, которая опиралась на торговлю, оказалась в гораздо более здоровом состоянии, чем экономика ее континентальных соседей. В 1947 году стоимость британского экспорта равнялась стоимости экспорта Франции, Италии, Западной Германии, стран Бенилюкса, Норвегии и Дании вместе взятых. В то время как западноевропейские государства в то время торговали главным образом друг с другом, Британия имела обширную торговлю со всем миром — действительно, торговля Британии с Европой в 1950 году была намного меньше, чем в 1913 году.

Таким образом, в глазах британских чиновников страна могла больше потерять, чем выиграть, взяв на себя обязательства участвовать в экономических соглашениях со странами, перспективы которых выглядели весьма неопределенными. За год до предложения Шумана позиция Великобритании, выраженная в частном порядке высокопоставленными государственными служащими, состояла в том, что «долгосрочное экономическое сотрудничество с Европой нас не привлекает. В лучшем случае это истощит наши ресурсы. В худшем случае это может серьезно повредить нашей экономике.» К этому следует добавить особую тревогу Лейбористской партии по поводу присоединения к континентальным соглашениям такого рода, которые могли бы ограничить ее свободу проводить «социалистическую» политику внутри страны, политику, тесно связанную с корпоративными интересами старых промышленных союзов, которые основали Лейбористскую партию пятьдесят лет назад. Как объяснил исполняющий обязанности премьер-министра Герберт Моррисон кабинету министров в 1950 году, когда приглашение Шумана находилась на рассмотрении: «Ничего хорошего в этом нет, мы не можем этого сделать, Даремская горная ассоциация на это не пойдет».

Кроме этого, было еще Содружество. В 1950 году Британское содружество охватывало обширные территории Африки, Южной Азии, Австралии и Америки, и большинство этих земель все еще контролировала Великобритания. Колониальные территории от Малайи до Золотого берега (Гана) получали чистые доход в долларах и хранили в Лондоне значительные суммы — пресловутые «стерлинговые остатки». Содружество было основным источником сырья и продовольствия, и Содружество (или Империя, (как большинство людей все еще называли его), было неотъемлемой частью британской национальной идентичности; по крайней мере, так тогда казалось. Для большинства политиков было очевидно неблагоразумным — а также практически невозможным — сделать Британию частью любой континентальной европейской системы, которая отрезала бы страну от этого другого измерения самого ее существования.