После войны. История Европы с 1945 года

С 1939 года цена для Британии оставаться Великой державой значительно возросла. Расходы страны на всю военно-дипломатическую деятельность в 1934-38 годах составляли 6 миллионов в год. В 1947 году только на военные расходы правительство заложило в бюджет 209 млн. В июле 1950 года, накануне Корейской войны, то есть до увеличения расходов на оборону, последовавшего за началом войны, Британия имела крупный военно-морской флот в Атлантике, еще один в Средиземном море и третий в Индийском океане, а также постоянную «китайскую станцию». Страна поддерживала 120 эскадрилий Королевских ВВС по всему миру и имела армии или части армий, постоянно базирующихся в Гонконге, Малайе, Персидском заливе и Северной Африке, Триесте и Австрии, Западной Германии и самом Соединенном Королевстве. Кроме того, существовал большой и дорогой дипломатический, консульский и разведывательный аппарат, разбросанный по всему миру, вместе с колониальной гражданской службой, что само по себе было значительным бюрократическим и административным бременем, даже несмотря на то, что недавно оно было уменьшено уходом Британии из Индии.

Свести концы с концами в этих условиях страна могла, только введя режим экономии и добровольной нищеты: в те годы гордая и победная Великобритания более тесной, бедной, серой и мрачной, чем любая из ранее побежденных, оккупированных и разграбленных земель за морем. Все было нормировано, ограничено, контролировалось. Редактор и эссеист Сирил Коннолли, который, надо признать, и лучшие времена смотрел на вещи пессимистично, смог очень хорошо поймать тогдашнее настроение в сравнении между Америкой и Британией в апреле 1947 года.

Эго здесь на отдыхе, большинство из нас — не мужчины и женщины, а нечто среднее, большое сообщество измученных, заработанных и зарегулированных людей в лохмотьях, с нашими продовольственными книжками и историями убийств, с нашими завистливыми, строгими, старомодными апатиями — измученные люди. И символ этого настроения — Лондон, ныне самый большой, печальный и грязный из больших городов. В нем километры облупленных, полупустых домов, рестораны без еды, пабы без пива. Исчезла атмосфера его некогда оживленных районов и изысканность его площадей. Толпы в потертых плащах бродят среди потрепанных столовых с зеленой плетенной мебелью под бесконечно скучным и тяжелым, словно металлическая крышка, небом.

Это был век строгой экономии. Чтобы увеличить экспорт страны (и таким образом заработать жизненно необходимую иностранную валюту), почти все было либо нормировано, либо просто недоступно: мясо, сахар, одежда, автомобили, бензин, зарубежные поездки, даже сладости. Нормирование хлеба, никогда не вводившееся во время войны, было введено в 1946 году и не прекращалось до июля 1948 года. Правительство демонстративно отпраздновало «сожжение ограничений» 5 ноября 1949 года. Но многие из этих ограничений снова вернулось в результате Корейской войны, которая заставила затянуть пояса, а нормирование основных продуктов питания в Британии прекратили лишь в 1954 году, когда в других странах Западной Европы его уже давно не было. Уличные сцены в послевоенной Британии были бы знакомы гражданам Советского блока — по словам одной английской домохозяйки, вспоминавшей эти годы: «Знаете, в очереди тогда были все. Даже если вы не знали за чем эта очередь, вы все равно вставали в нее, потому что в ее конце что-то было».

Британцы проявили удивительную терпимость к своим лишениям — отчасти из-за веры в то, что они, по крайней мере, справедливо распределялись по всему сообществу. Хотя накопившееся разочарование в пайках и правилах, и определенная атмосфера пуританского патернализма, присущая некоторым министрам-лейбористам (в частности, канцлеру казначейства сэру Стаффорду Криппсу), способствовали успехам консерваторов на выборах в 1950-х годах. Чувство отсутствия выбора и возложение надежд на правительство, сделало первое поколение послевоенной Англии, в воспоминаниях романиста Дэвида Лоджа о его юности, «осторожным, непритязательным, благодарным за маленькие милости и скромным в наших амбициях», в разительном контрасте с поколением, которое должно было их сменить. И эти милости не казались такими уж маленькими. Сэм Уотсон, ветеран профсоюза шахтеров Дарема, напомнил на ежегодной конференции Лейбористской партии в 1950 году: «Бедность ликвидирована. Голод неизвестен. За больными ухаживают. Стариков лелеют, наши дети растут в стране возможностей.»