После войны. История Европы с 1945 года

Сталин, как мы уже видели, хотел от Европы прежде всего безопасности. Но его также интересовали экономические выгоды от его побед на Западе. Маленькие государства Центральной Европы, от Польши до Болгарии, жили в тени доминирования Германии задолго до Второй мировой войны: в предвоенное время, и особенно в 30-е годы, нацистская Германия была их главным торговым партнером и источником иностранного капитала. Во время войны эти отношения были упрощены до отношений господина и раба, когда Германия извлекала для своих военных усилий максимально возможную отдачу от земли и людей. После 1945 года Советский Союз в буквальном смысле продолжил с того места, на котором остановились немцы, присоединив Восточную Европу к собственной экономике как ресурс, который можно эксплуатировать как угодно.

Советский Союз требовал репараций от Венгрии и Румынии, бывших союзников Гитлера. Эти репарации, как и репарации, взятые из советской оккупационной зоны в Германии, были сравнительно незначительны, чтобы компенсировать российские потери. Но страны, которые их отдавали, вынуждены были пойти на существенные жертвы: по состоянию на 1948 год румынские репарации СССР составляли 15% национального дохода страны, венгерские — 17%. К странам, которые не воевали против него, Сталин был не менее требователен, но на «братских», а не карательных, условиях.

Подсчитано, что до конца 1950-х годов Советский Союз требовал от ГДР, Румынии и Венгрии значительно больше, чем тратил на их контроль. В Чехословакии поступления равнялись расходам. Помощь Болгарии и особенно Польше в течение 1945-1960 годов, наверное, стоила Москве значительно больше, чем они возвращали через торговлю и другие поступления. Такая картина смешанной экономической выгоды в экономических отношениях метрополии и колонии знакома историкам колониализма, и в этом плане отношения между СССР и землями к западу от него, были условно «имперскими» (за исключением того, что в советском случае имперский центр был фактически беднее и отсталее, чем его порабощенная периферия).

Отличие Сталина от других строителей империй, даже от царей, заключалось в том, что он настаивал на воспроизводстве на подвластных ему территориях форм правления и общества, идентичных советским. Точно так же, как он делал это в Восточной Польше между 1939 и 1941 годами, и в Прибалтике в 1940 и снова (после их повторного завоевания от нацистов) в 1945 году, Сталин намеревался переделать Восточную Европу по советскому образу и подобию. Воспроизвести советскую историю, институты и практику в каждом из небольших государств, ныне контролируемых коммунистическими партиями.

Албания, Болгария, Румыния, Венгрия, Чехословакия, Польша и Германская Демократическая Республика должны были стать, по удачным словам одного ученого, «географически соседними государствами-репликами». Каждое из них должно было иметь конституцию по образцу советской (первая из них была принята в Болгарии в декабре 1947 года, последняя — в Польше в июле 1952 года). Каждое из них должно было провести экономические «реформы» и принять Пятилетние планы по приведению своих институтов и практики в соответствие с Советским Союзом. Каждое из них должно было стать полицейским государством по советскому образцу. И каждое из них должно было управляться аппаратом Коммунистической партии, подчиненным (фактически, если не по названию) руководящей Коммунистической партии в Москве.[52]

Сталинские мотивы воспроизводства советского общества в государствах-сателлитах были опять-таки очень просты. Широко распространенное в послевоенной Восточной Европе стремление к миру, земле и новому началу могло бы облегчить путь коммунистов к власти, но это не было гарантией местной поддержки советской политики. Нельзя было рассчитывать на то, что предпочтение коммунистов фашистам или какой-либо форме демократического социализма переживет практический опыт коммунистического правления. Даже привлекательность советских гарантий против германского реваншизма может со временем ослабнуть.

Сталину нужно было заручиться непоколебимой преданностью соседей-сателлитов, и он знал только один способ сделать это. Во-первых, партия должна была обеспечить монополию власти. Согласно положениям венгерской Конституции, принятой в августе 1949 года, она должна была принять на себя и удерживать «ведущую роль», устранив или поглотив все другие политические партии. Партия стала единственным средством социальной мобильности, единственным источником протекции и распространителем — через свой контроль над судами — правосудия. Неотделимая от государства, институты которого она монополизировала, и получавшая ее указания непосредственно из Москвы, местная партия и ее аппарат госбезопасности были самым прямым рычагом советского командования.