После войны. История Европы с 1945 года

За исключением любопытной инверсии, которую мы уже отмечали, — когда империя поставляла сырье, а колонии экспортировали готовую продукцию, — эта структура напоминла европейскую заморскую колонизацию. И как в случае неевропейских колоний, так и в Восточной Европе: туземные хозяйства страдали деформацией и недоразвитием. Некоторым странам запрещалось производить готовую продукцию, другим предписывалось производить определенные товары в изобилии (обувь в Чехословакии, грузовики в Венгрии) и продавать их в СССР. Реальных экономических преимуществ каждой страны не учитывали.

Советская модель 30-х годов, изобретенная для применения с учетом уникальных советских условий: — огромные расстояния, обилие сырья и бесконечно дешевая неквалифицированная рабочая сила, — не имела никакого смысла для крошечных стран вроде Венгрии или Чехословакии, лишенных сырья, но с квалифицированной промышленной рабочей силой и давно сложившимися международными рынками для продукции с высокой добавленной стоимостью. Чешский случай особенно поразителен. До Второй мировой войны чешские регионы Богемия и Моравия (до 1914 года уже являвшиеся промышленным центром Австро-Венгерской империи) имели более высокий уровень производства на душу населения, чем Франция, специализируясь на кожгалантерейных изделиях, автомобилях, высокотехнологичном производстве оружия и широком ассортименте предметов роскоши. По уровню промышленного мастерства, производительности труда, уровню жизни и доле внешних рынков Чехословакия до 1938 года была сравнима с Бельгией и значительно опережала Австрию и Италию.

К 1956 году коммунистическая Чехословакия не только отстала от Австрии, Бельгии и остальной Западной Европы, но и стала гораздо менее эффективной и гораздо беднее, чем двадцать лет назад. В 1938 году уровень владения автомобилями на душу населения в Чехословакии и Австрии был примерно одинаковым; к 1960 году соотношение составляло 1:3. Даже те товары, в которых страна все еще имела конкурентное преимущество, особенно производство стрелкового оружия, больше не давали чехам никакой выгоды, поскольку они были вынуждены направлять свой экспорт исключительно своим советским хозяевам. Что касается создания промышленных гигантов, таких как сталелитейный завод «Готвальд» в Остраве, идентичный сталелитейным заводам в Польше, Германской Демократической Республике, Венгрии, Румынии, Болгарии и СССР, для чехов они означали не стремительную индустриализацию, а принудительную отсталость. В Чехословакии, несмотря на скудные запасы железной руды в стране, внедряли интенсивные программы индустриализации, основой которых было производство стали. Вслед за разовыми начальными выгодами от беспрецедентного роста в первичных отраслях промышленности, то же самое происходило в каждом государстве-сателлите. К середине пятидесятых годов советская Восточная Европа уже начала неуклонно погружаться в «плановое» обветшание.

В этой краткой истории экономики Советского блока есть два исключения. В Польше с таким же рвением, как в других странах, внедряли примитивную индустриализацию, однако не земельную коллективизацию. Сталин, по-видимому, понимал непрактичность принуждения польских крестьян к колхозам, но одно это соображение вряд ли заставило бы его колебаться. Относительно Польши Советский Союз был чрезвычайно осторожным (мы еще будем иметь возможность увидеть примеры этого). Поляки разительно отличались от других порабощенных народов Восточной Европы тем, что их было много; поколение российских офицеров и чиновников хорошо знали их способности и склонность к восстаниям против российского порабощения, и в Польше больше, чем где бы то ни было, вызвала несогласие советская власть.

С советской точки зрения польская оппозиция была досадным раздражителем — остатки польского подполья военного времени вели партизанскую войну против коммунистического режима по крайней мере до конца 1940-х годов. Разве поляки не получили 40 000 квадратных миль довольно хороших сельскохозяйственных угодий в обмен на 69 000 квадратных миль восточных болот, переданных СССР после войны? И разве Москва не была единственной гарантией поляков от Германии, возрождения которой все ожидали? Более того, Польша теперь была свободна от своих довоенных меньшинств: евреи были убиты немцами, а немцы и украинцы были изгнаны Советами. Если Польша теперь стала более «польской», чем когда-либо в своей сложной истории, то ей следует благодарить Москву.