После войны. История Европы с 1945 года

Помощь Запада позволила югославскому режиму продолжать поддерживать тяжелую промышленность и оборону, как это было до раскола 1948 года. Но в то время как Лига югославских коммунистов сохранила все бразды авторитарной власти, ультра-большевизм послевоенных лет отошел в прошлое. К весне 1951 года только почта, наряду с железнодорожным, воздушным и речным транспортом, была оставлена под федеральным (то есть центральным) контролем. Другие службы и все хозяйственные предприятия находились в руках отдельных республик. К 1954 году 80% сельскохозяйственных угодий снова оказались в частных руках, после того как 30 марта 1953 года был издан декрет, разрешающий крестьянам выходить из колхозов с землей. Из 7000 колхозов осталось только 1000.

Сталин вышел из победы над Гитлером еще более сильным, чем прежде, греясь в отблесках лучей славы «его» Красной Армии, как дома, так и за рубежом. Культ личности вокруг советского диктатора, уже хорошо развившийся до войны, теперь достиг своего апогея. Популярные советские документальные фильмы о Второй мировой войне показывали, как Сталин выигрывает войну практически в одиночку, планируя стратегию и руководя сражениями в одиночку. Почти во всех сферах жизни, от диалектики до ботаники, Сталин был объявлен верховным и неоспоримым авторитетом. Советские биологи получили приказ работать по теориям шарлатана Лысенко, обещавшего Сталину немыслимые улучшения в сельском хозяйстве, если его теории о наследуемости приобретенных признаков будут официально приняты и применены к советскому сельскому хозяйству Союза — что и произошло с катастрофическими последствиями.[58] В день своего 70-летия в декабре 1949 года образ Сталина, выхваченный прожекторами, подвешенными на воздушных шарах, осветил ночное небо над Кремлем. Поэты соревновались в пении дифирамбов Вождю — показательным является куплет 1951 года латышского поэта В. Лукса:

«Словно прекрасной красной нитью
вышили мы, Сталин, отец наш и брат,
имя твое в наших сердцах».

Это подобострастное неовизантийское поклонение деспоту, приписывание ему почти магических сил разворачивалось на беспросветном фоне тирании и террора. В последние годы войны под прикрытием русского национализма Сталин изгнал на восток, в Сибирь и Среднюю Азию, различные мелкие народы из западных и юго-западных приграничных областей, в частности Кавказа: чеченцев, ингушей, карачаевцев, ногайцев, калмыков, крымских татар и других, вслед за депортированными в 1941 году немцами Поволжья. Такое своевольное обращение с маленькими этносами не было чем-то новым: сотни тысяч поляков и прибалтов выслали на Восток в течение 1939-1941 годов, украинцев — в 30-х годах ХХ века, а другие народы — начиная еще с 1921 года.

Первые послевоенные судебные процессы над коллаборационистами и предателями по всему региону также отразили националистические настроения. Лидеры крестьянских партий в Польше, Венгрии и Болгарии были арестованы, судимы и расстреляны в период между 1945 и 1947 годами на основании запутанного набора настоящих и вымышленных преступлений. Но в каждом случае прокуроры проявляли особую заботу о том, чтобы поставить под сомнение их патриотизм и надежность как представителей болгарского/венгерского/польского народа. Социалистов, что отказывались вступать в ряды Коммунистической партии, как болгарин Крастин Партахов (судимый в 1946 году и приговоренный к тюремному заключению, где он умер три года спустя), также наказывали как врагов народа.

Что поражает в некоммунистических жертвах этих ранних публичных судебных процессов, так это то, что — за исключением тех, кто действительно связал свою судьбу с немцами и чья деятельность, таким образом, была общеизвестна — они явно отказались признать себя виновными или признаться в своих предполагаемых «антинародных» преступлениях. На, без сомнения, сфальсифицированном показательном процессе в Софии над лидером Аграрной партии Николой Петковым и его «сообщниками-конспираторами» в августе 1947 года четверо из пяти обвиняемых, несмотря на пытки и сфабрикованные показания, заявили о своей невиновности.[59]