Эта интегрированная, космополитическая Европа, конечно, существовала только для меньшинства — и она умерла в 1918 году. Но новые государства, которые появились в Версале, были уязвимы и как-то изначально ненадежны. Поэтому межвоенные десятилетия стали своего рода интервалом, ни войной, ни миром, в котором судьба постимперской Центральной и Восточной Европы оставалась несколько неопределенной. Наиболее вероятного сценария, согласно которому возрожденная Германия, по сути, стала бы наследницей древних империй на территориях, которые простирались от Щецина до Стамбула, едва удалось избежать только благодаря ошибкам самого Гитлера.
Навязывание русского, а не немецкого решения отрезало уязвимую восточную половину Европы от тела континента. В то время это не вызывало особого беспокойства у самих западных европейцев. За исключением немцев, нации, наиболее непосредственно пострадавшей от разделения Европы, но также не имевшей возможности выразить свое недовольство этим. Западные европейцы были в значительной степени равнодушны к исчезновению Восточной Европы. В самом деле, они скоро так привыкли к этому и были так озабочены замечательными переменами, происходившими в их собственных странах, что им казалось вполне естественным, что от Балтийского до Адриатического моря должна быть непроходимая укрепленная преграда. Но для народов к востоку от этого барьера, отброшенных назад, как казалось, в грязный, забытый угол их собственного континента, во власти полу-чуждой Великой Державы, не лучше, чем они, и паразитирующих на их сокращающихся ресурсах, сама история медленно остановилась.
VII. Культурные войны
Мы все отвергли предыдущую эру. Я знал это главным образом по литературе, и мне казалось, что это была эпоха глупости и варварства.
В ХХ веке каждое действие предполагает и означает избрание определенной позиции относительно советского вопроса
Я был прав, когда ошибался, в то время как Вы и Вам подобные ошибались в своей правоте
Нравится вам это или нет, но создание социализма особенное, потому что, чтобы понять его, нужно поддержать его движение и принять его цели.
Люди бывают правы по неуважительным причинам, ничего с этим не поделаешь... Страх оказаться в плохой компании — это не проявление политической чистоты; это выражение недостаточной уверенности в себе
Не успела закончиться европейская борьба между фашизмом и демократией, как ей на смену, со скоростью, которая удивляла следующие поколения, пришел новый раскол: тот, что разделял коммунистов и антикоммунистов. Укрепление политических и интеллектуальных позиций за и против Советского Союза не началось с разделения Европы после Второй мировой войны. Но именно в эти послевоенные годы, между 1947 и 1953 годами, линия, которая отделяет Восток от Запада, левых от правых, глубоко врезалась в культурную и интеллектуальную жизнь Европы.
Обстоятельства были необычайно благоприятны. В промежутках между войнами крайне правые пользовались бóльшей поддержкой, чем это могло показаться большинству. От Брюсселя до Бухареста полемическая публицистика и литература 1930-х годов изобиловали расизмом, антисемитизмом, ультранационализмом, клерикализмом и политической реакцией. Интеллектуалы, журналисты и учителя, которые до и во время войны поддерживали фашистские или ультрареакционные настроения, имели веские основания после 1945 года громко заявлять о своей новообретенной репутации прогрессистов или радикалов (или же уходить во временное или длительное забвение). Поскольку большинство партий и изданий фашистского или даже ультраконсервативного толка теперь в любом случае находились под запретом (за исключением Иберийского полуострова, где всё было наоборот), публичные выражения политической привязанности ограничивались центром и левым крылом политического спектра. Правые мысли и взгляды в Европе оказались в тени.