После войны. История Европы с 1945 года

Лидеры восточноевропейских коммунистических партий были, как правило, чуть старше, эти люди пережили межвоенные годы в качестве политических заключенных или же в московской эмиграции, или и то и другое вместе. Но сразу за ними шло поколение очень молодых мужчин и женщин, чья идеалистическая приверженность поддержанным Советами переворотам, сыграла важную роль в их успехе. В Венгрии Геза Лошонци[75], который стал жертвой советских репрессий после венгерского восстания 1956 года, был еще в возрасте двадцати лет, когда он и сотни таких же, как он, замышляли привести Венгерскую коммунистическую партию к власти. Мужу Хеды Ковали[76], Рудольфу Марголиусу, одному из обвиняемых на процессе Сланского в декабре 1952 года, было тридцать пять, когда его назначили министром в коммунистическом правительстве Чехословакии; Артур Лондон[77], еще один участник процесса, был еще младше: когда коммунисты захватили власть, ему было тридцать три. Политическое становление Лондона происходило во французском Сопротивлении; как и многие в коммунистическом подполье, он в очень раннем возрасте научился выполнять политические и военные обязанности.

Юношеский энтузиазм по поводу коммунистического будущего был широко распространен среди интеллектуалов среднего класса, как на Востоке, так и на Западе. И это сопровождалось особым комплексом неполноценности по отношению к пролетариату, к рабочему классу «синих воротничков». В первые послевоенные годы квалифицированные рабочие находились в привилегированном положении, что так разительно отличалось от времен Великой депрессии, воспоминания о которых все еще были свежи в коллективной памяти. Нужно было добывать уголь, восстанавливать или строить новые дороги, здания, линии электропередач, изготавливать инструменты, а затем применять их для производства других товаров. Как мы уже видели, молодым, трудоспособным мужчинам в лагерях для перемещенных лиц было не трудно найти работу и убежище, в отличие от женщин с семьями — или «интеллектуалов» любого толка.

Одним из следствий этого было всеобщее возвышение промышленного труда и рабочих — особый политический актив для партий, претендующих представлять их. Левые, образованные мужчины и женщины среднего класса, смущенные своим социальным происхождением, могли смягчить свой дискомфорт, отдавшись в объятия коммунизма. Но даже если они не заходили так далеко, чтобы присоединиться к партии, многие художники, особенно во Франции и Италии, «пресмыкались перед пролетариатом» (Артур Кестлер) и превозносили «революционный рабочий класс» (обычно изображаемый в духе соцреализма/фашизма суровыми жилистыми мужчинами), почти до культового статуса.

Хотя это явление было общеевропейским по своим масштабам и выходило за рамки коммунистической политики (самым известным интеллектуальным выразителем «рабочего движения» в Европе был Жан-Поль Сартр, который так никогда и не вступил во французскую коммунистическую партию), именно в Восточной Европе такие настроения имели реальные последствия. Студенты, преподаватели, писатели и художники из Англии, Франции, Германии и других стран, стекались в (дораскольническую) Югославию), чтобы, засучив рукава, работать на восстановлении железных дорог. В августе 1947 года Итало Кальвино с энтузиазмом писал о молодых добровольцах из Италии, которые похожим образом работали в Чехословакии. Преданность новому началу, поклонение реальному или воображаемому сообществу рабочих, восхищение Советами (и их всепобеждающей Красной Армией) отделяли молодое послевоенное поколение от его социальных корней и национального прошлого.

Решение стать коммунистом (или «марксистом», что в то время обычно означало коммуниста) обычно принималось в молодом возрасте. Людек Пахман[78], чех, писал так: «Я стал марксистом в 1943 году. Мне было девятнадцать лет, и осознание того, что я все понял и все мог объяснить, очаровывало меня, так же как и осознание, что я мог выступить вместе с пролетариями всего мира — сначала против Гитлера, а затем против международной буржуазии». Даже такие, как Чеслав Милош[79], который не был ослеплен прелестями коммунистической догмы, недвусмысленно приветствовали коммунистические социальные реформы: «Я был рад видеть, что полуфеодальная структура Польши окончательно разрушена, университеты открыты для молодых рабочих и крестьян, проведена аграрная реформа и страна наконец встала на путь индустриализации». Как заметил Милован Джилас, вспоминая свой личный опыт в качестве ближайшего помощника Тито: «Тоталитаризм вначале — это энтузиазм и убежденность; только позже он становится организацией, авторитетом, карьеризмом».